Гороскопы
Восьмидесятилетний Овен читал гороскоп и недоумевал: ему предрекали деловые встречи, важные переговоры, финансовые успехи, а телефон в его квартире молчал.
Девяностолетняя Дева томилась: гороскоп пророчил ей любовное свидание, пламенную страсть, но ухажеры не появлялись.
В чем тут было дело?
Он и она не могли взять в толк.
Широта взглядов
Как и все широко мыслящие люди, он был немного антисемитом, немного демократом, немного верующим, немного атеистом — иначе в чем заключалась бы его широта?
Отец
Он всматривался в худенькую фигурку мальчика, пытаясь разглядеть: не таится ли в ней вопросительная изогнутость будущего неудачника?
Веселый день рождения
Перед входом в зал висело объявление: «Каждый съедает и выпивает ровно на ту сумму, которую стоит подарок».
Мемуар
Это было время, когда смелостью считалось дать герою своего произведения фамилию Розенблюм.
Новые русские бизнесмены
Они сумели воспользоваться всеми плюсами неповоротливого социализма и перекочевали в наступивший капитализм уже подготовленными к новым отношениям и новой жизни юркими и ушлыми людьми.
Справедливость
У него все чаще стало возникать чувство... неукротимой справедливости.
Гениальное изобретение
Он придумал открыть при казино комнату проката огнестрельного оружия и веревок с крюками для ввинчивания в потолок — и это было гениальное ноу-хау, однако казино позакрывали.
Найденное счастье
На улице он нашел кошелек — совершенно пустой, но с вложенной внутрь бумажкой, на которой было написано: «Счастье». Это, как оказалось, было самое большое счастье, найденное им в течение всей жизни.
Молитва
Простенькая мысль забрела в голову: что если попросить у Бога помощи в неправедном деле? И просить, умолять, клянчить — вдруг да и проморгает Всевышний подлинную цель просимого, вдруг да недоучтет...
Очередь за подвигом
— Пустите меня, я первый!
— Нет, я. Я больше заслужил!
— Я тебя застрелю, если не пустишь меня вперед!
Люди толпились, желая совершить нечто потрясающее, неслыханное, величайшее...
Где бы увидеть такую очередь?
Дедушка баскетболиста
С детства он наблюдал, как дедушка пытается на расстоянии бросить и попасть в мусорную корзину смятыми бумажками. Это породило в нем жажду превзойти старика и научиться производить прицельные, точные броски.
Рецензия
Очень сильную по эмоциональному воздействию и финальному нравственному уроку постановку довелось посмотреть жителям Иудеи. Замысленную Всевышним как очистительное действо трагедию с блеском воплотил в условиях, приближенным к реальной жизни, пребывающий в постоянном творческом поиске неувядаемый корифей режиссуры Сатана. Он обошелся практически без грима и прочих дополнительных сценических эффектов. В качестве живой крови выступала действительно живая кровь (на лицах и одежде, намокшей от нанесенных ран), в качестве креста было использовано натуральное дерево, терновый венец был сплетен из свежесрезанных ветвей. Зрители, собравшиеся на Голгофе, были до глубины души потрясены простотой предложенной им концепции: за все в этом мире надо платить. Причем иногда — явно завышенную или изначально чрезвычайно задранную цену. Стал кумиром и мессией — будь готов к зависти. Выступил против власти — знай, она тебя не помилует, а за себя постоит. Болтнул лишнее — замолчишь навсегда.
Спектакль продемонстрировал редкостное знание психологии и физиологии человека. Там, где в пьесе были допущены явные преувеличения и натяжки, постановщик сумел выправить огрехи и привести поступки персонажей в соответствие с реалиями окружающей жизни (что лишний раз подтверждает главенство не текста и благих намерений, а трактовки и творческого отношения к заявленной автором вчерне идее). Витавший в облаках драматург пытался сосредоточить внимание на фигуре пустого краснобая. Режиссер недвусмысленно и очень естественно, органично сместил акцент в сторону здравой логики, назначив главным действующим лицом избавленного от распятия симпатягу — не лишенного порока (в данном случае — вороватости), но и не безвозвратно утерянного, не безнадежно утраченного для общества человека. Собственно, своей неидеальностью он и близок большинству зрителей. Именного Варавву в финале представления милует толпа заинтересованных наблюдателей. Под овации он сходит с креста.
Зрители пережили подлинный катарсис! Каждый принял посильное участие в представлении и наградил актеров тумаком или похвалой. Можно смело сказать: Сатана продемонстрировал редкостный дар своеобразного прочтения казавшихся непререкаемыми священных строк. Ценители искусства не обманулись в ожиданиях и получили редкостную возможность приобщиться к взлету божественного духа. Спасибо за новаторскую премьеру!
Пенсия
Человек ушел на пенсию, всю жизнь прозанимавшись не своим делом. Вот прелюбопытнейший сюжет.
Буриданов осел
Он стоял между книжным развалом и кабинкой туалета. Книги распродавали по 20 рублей. Столько же стоило посещение кабинки. Он думал: дотерплю до дома или не дотерплю? Хотелось купить книгу. Но с не меньшей силой тянуло пренебречь духовным и не мучиться.
Не тот тон
Возможно, вот в чем была ошибка: он с самого начала выбрал неверную интонацию жизни. Взял не тот тон. Надо было оставаться неуверенным — каким он и был от рождения. А он форсировал начальственные нотки в голосе. Чем напугал и разозлил окружающих. С ним стали бороться. Подспудно, а то и открыто. Начальников не любят. И он проиграл.
Мысли о смерти
Петров часто думал о смерти. Эти мысли настигали его внезапно — посреди рабочего дня на службе, в транспорте по дороге домой, наперекор общему веселью в гостях, одолевали во время бессонницы. Он думал о своей предстоящей кончине, от которой не увернешься, о неизбежной гибели близких и незнакомых людей. Глядя на сослуживцев, пассажиров, пешеходов, артистов на экране, воображал, каким будет их последний миг. Эти картинки ему словно кто-то подсовывал, подбрасывал, как поленья в печку. Внедрял в его сопротивлявшееся, не желавшее сосредоточиваться на мучительной теме сознание. Он воображал (пытаясь избавиться от навязчивых видений), каким будет финал того или иного мелькающего перед его глазами человека. Умрет он в своей постели после долгой болезни или рухнет внезапно, на бегу? Измучит родственников и врачей жалобами или стоически стиснет зубы? Зримо являвшиеся конвульсии и судороги, оскалы и пролежни, хрипы и стоны изводили Петрова, лишали покоя, выбивали из колеи. Он смотрел на живых людей, а видел осунувшиеся, тронутые тлением трупы. Обитал, выходит, среди пока еще снующих мертвецов. Тут было от чего сбрендить и потерять самообладание. С прискорбием и отчаянной печалью, ежедневно и ежемесячно, он констатировал: все уйдут, их сменят другие, которые тоже сгинут. Все обречены исчезнуть, как исчезали, сходя в могилу, предыдущие волны поколений. Так заведено от века. Так будет всегда. Трагической участи не избежал никто. Умрут даже те, которые еще не родились.
О давно ушедших он размышлял отвлеченно и безлико, о тех, кто его окружал, — терзающе. Помимо своей воли сочувствовал, горячо переживал всем, кто вынужден покинуть мир, погибнув под колесами автомобиля или в авиационной катастрофе, от руки наемного киллера или поскользнувшись на заледеневшем тротуаре. Каких только видов и способов наступления небытия не рисовала услужливая фантазия! Петров не мог не восхищаться. При заведомой однотипности и одинаковости финала какая бездна вариантов, ведущих к нему! Ко всем будущим покойникам, сочувствуя, трагически переживая чужое горе, он устремлялся душой. Мысленно нес цветы на могилы и готовил слова прощания. Для него было бы большим сюрпризом узнать, что те, кого он наиболее часто прочил в виновники и зачинщики панихид, тоже планируют собраться на его отпевание. Своей скорбной рожей он им изрядно надоел. Но они не знали (да и сам Петров не ведал), что рожден бессмертным. Ибо только Бог может горевать обо всех без исключения бренных созданиях. За это и был наказан Петров вечной жизнью.
