КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС И ВЕЛИКИЙ ПОЧИН
Произошло событие, значение которого трудно оценить, оно свидетельствует о коренном изменении психологии москвичей в их отношении к квартирному вопросу и одновременно — к власти.
Михаил Булгаков — это знают даже не читавшие его книг — удивительно точно для своего времени заметил: «Москвичей испортил квартирный вопрос». Понять ту далекую ситуацию легко: если негде жить и приходится ютиться (в лучшем случае) в коммуналках, есть от чего впасть в зависть к имеющим приличную жилплощадь буржуям и возненавидеть тех, кто устроил столь сволочную маяту большинству.
И вот ситуация коренным образом меняется. Многим по-прежнему некуда приткнуться, а поди ж ты — стучать на тех, у кого завались излишки жилплощади и они, жируя, эту жилплощадь сдают в наем, неимущие не хотят. Я бы назвал случившееся по-ленински — великим почином. Такое недоносительство свидетельствует: возникло единство неимущих и относительно благополучных, те и другие осознали — всем одинаково худо и тяжело, а власть, которая не знает, как и чем еще придавить бесправное население, пустит выдавленные из их карманов деньги (это ясно) опять на самоутверждение и укрепление своих наступательных позиций. Достигнутый альянс граждан против коварной инициативы чиновников — надежный фундамент, на котором может строить свою дальнейшую работу оппозиция…
ОБЛОМОК СТЕНЫ
Идешь по Арбату, в глаза бросается обломок стены древнего недоразрушенного дома. Собственно, эта стена — все, что от него осталось. Строители поторопились снести памятник — если не архитектуры, то истории. Их ударила по рукам очнувшаяся общественность. Но до этого они успели ударить чугунным тараном по ветхим стенам. Над обломками возвышается гигантский металлический клюв подъемного крана. Все замерло. Ясно: здания как такового нет. Этот обломок тоже уничтожат. Доклюют. Вряд ли удастся вписать его в новый арбатский экстерьер. Да если и впишут — жалкое зрелище.
Сколько таких домов уже посносили и вбухали на их место пошлейший новодел?! Не пора ли остановиться?
В период летнего европейского чемпионата по футболу на телевидении осуществлялась перекличка городов, из которых приехали в Польшу и Украину сборные команды — участницы финального турнира. Журналисты вели рассказ о спортсменах и тренерах на фоне старинных зданий, не обязательно имеющих символическое значение, а просто — представляющих эстетическую ценность; у нас подобных пейзажей, увы, практически не осталось. При виде чужих улиц и площадей сжималось сердце. Вот как там умеют хранить и уважать свое прошлое! У нас, кроме как с Красной площади, ведь неоткуда рассказать о том, чем можем гордиться.
…Неподалеку от площади Маяковского, в переулочке, ведущем к Белорусскому вокзалу, фасад старинного особняка обтянут зеленой строительной сеткой. Будут реставрировать? Скорее всего — ломать. На этой сетке кто-то в отчаянии написал спреем: «Хватит уничтожать наш город!»
ПУРГА И ТЯЖЕЛАЯ ТЕХНИКА
За ночь занесло улицы. Пешеходы идут, утопая по щиколотку в снегу. Легковые машины вязнут и буксуют. Дворники в оранжевых жилетах, аврально привезенные в микроавтобусе к месту работы, постояв на морозе, дружной группой перекочевали в вестибюль метро и греются там. Их расчет ясен: торопящиеся по делам москвичи сами утопчут снежную перину, проложат тропки, тогда легче будет приниматься за расчистку тем, кто обязан это делать согласно служебному предписанию. Удивительная убранность тротуаров — только возле посольств иностранных государств. Вероятно, тут зарплата соответствует затратам энергии уборщиков. Да и дисциплина иная, чем во всем остальном мегаполисе.
На следующий день снег начал таять. Появилась тяжелая техника с ковшами. Очень вовремя! Но воду ковшами было не загрести, не вычерпать, поэтому люди утопали теперь уже не в снегу, а в жиже, круто присоленной реагентами.
Дворничество надо сделать частным, предпринимательским. Тогда на улицах наступит порядок. И соли, реагентов будет разбрасываться куда меньше. Сейчас их сыплют почем зря — сколько чохом привезли, столько и швыряют, даже когда снега нет. А вот если бы приобретали на свои деньги…
Схожая картина летом. Гудящая машина едет вдоль тротуарного бордюра и вычищает мусор с обочины. Всем знакомы такие машины — с круглыми щетками, которые вращаются и не дают грязи намертво прирасти к окантовочному камню. Эти машины должны еще и поливать асфальт, увлажнять его, чтобы прибить пыль и не позволить ей подняться столбом. Но воды в резервуаре машины нет. Поэтому едкая пыль стоит густым плотным облаком, окутывает прохожих и опускается на то же место, откуда ее вымели.
ОБЪЕБАНК
Несколько лет назад попалось на глаза словечко, саккумулировавшее, надо думать, бренд некоей объединительной финансовой структуры. Попалось и врезалось в память — настолько точно и лихо выразило — «объебанк»! — суть происходящих в стране экономических подвижек и денежных миграций.
И вот опять вспомнилось. Я стоял в очереди к окошечку банковского оператора и слушал, как молодой, бойкий, вышколенный служащий втолковывал старушке-одуванчику, каким образом ей сподручнее перегнать сбережения со счета на счет — при помощи кредитной карточки, Интернета и мобильного телефона. Ситуация могла показаться комичной, если бы не отчаяние, которое выражало лицо бабуси. Она не могла взять в толк, о чем речь, ей необходимо было лишь оплатить коммунальные услуги. Просьба ее была проста: сохранить для пользования привычную и такую понятную сберкнижку: глянь в нее — и ясно, сколько средств в наличии и сколько надо добавить или позволительно снять. «Внучок», так она к нему обращалась, терпеливо объяснял: операции со сберкнижками проводиться не будут, так постановило высокое банковское начальство — введена в строй хитрая техника, не способная воспринять и обработать иные данные, кроме вносимых в аппараты с помощью кредиток.
Бабушке требовалось доплатить за эту самую кредитку 300 рублей, чего она по необеспеченности позволить себе не могла.
Подошла моя очередь, теперь я слушал заученные тирады оператора. Я мог выложить требуемые 300 рублей, но за карточкой, оказывается, следовало еще и поехать в другое отделение банка, где у меня когда-то давным-давно был открыт счет. Потом ждать неделю, пока карточку оформят...
— Ведь все ваши отделения связаны между собой? — твердил я.
Почему надо было куда-то ехать, почему банк не мог взять элементарные хлопоты на себя? Вспомнилась шутка из прошлого: «Основной закон социализма? Тебе надо — ты и делай». Мы, выходит, недалеко ушли от тех времен. Банк, который блюдет свои интересы, чинит вкладчикам неудобства? Но куда деться, если в большой Москве финансовый спрут захватил монополию и загоняет человека в угол, навязывая свою волю?
Прогресс шагает вперед: скоро, может, будут введены долгожданные идентификационные карты, они заменят паспорта и водительские удостоверения и одновременно будут наделены платежными функциями. Но не получится ли, что удобством сможет пользовалась лишь передовая, продвинутая, молодая часть общества? А старушки, не умеющие оценить новейшие достижения человеческой мысли, останутся на обочине столбовой дороги? Или этой мелкой погрешностью на общем благополучном фоне можно пренебречь?
ПРИДЕТСЯ ПРИВЫКАТЬ
Недавно довелось оказаться в районе старой Москвы, где на месте умилительных шкатулочных домиков вырос кошмарный (и уже успевший облупиться и начавший осыпаться) новодел. Не все древние строения здесь успели снести, лишь наиболее совершенные в архитектурном смысле. Зато трущобные, щелястые и вонючие, оставили — видимо, для контраста, чтоб на их фоне не так ужасающе смотрелись «элитные» малоэтажки. В один из трущобных дворов, куда вела пугающая арка, я хотел заглянуть. Увы, арку эту закупоривали металлические ворота, запертые большим висячим замком. Сквозь воротную решетку я видел: во дворе кипит жизнь — люди гастарбайтерской внешности ремонтировали автомобиль, выгуливали детишек, присев на корточки, вели беседы по мобильным телефонам. Окна их обиталищ были заткнуты тряпьем, в лужах стояли принесенные откуда-то полки с книгами, на веревках сохло белье. Я спросил женщину, вышедшую с тазиком и в халате из подъезда по ту сторону ворот: «Нельзя ли войти?» Она посмотрела не то испуганно, не то вызывающе и ушла, не ответив.
На моих глазах зарождался особый мир — внутри сложившегося и, казалось, на века неколебимого. Изолированный, отгороженный, почти враждебный. Изгои заперли себя сами, не желая общаться с окружающей действительностью? Их загнали в резервацию другие люди и обстоятельства?
Горько сетуют коренные москвичи (а они еще не повывелись), что столица меняется. На свадьбах — стреляют, на стадионах — палят, безбилетные «зайцы» — символ мирной бесконфликтной жизни, свидетельствовавшие о том, что экономические нарушения в массе своей исчерпываются безбилетным проездом, — превратились в вооруженных хищников, которые пыряют ножами законопослушных пассажиров.
Но не сами ли мы превращаем Москву (которая и всегда стремилась сделаться столицей восточного государства) в город, опасный для проживания? Кастрируем котов и отлавливаем беззащитных дворняг на глазах у детей, издеваемся над культурой. Кстати, в метро вскакивают и уступают места старшим именно восточного вида мальчики, а молодежь славянской внешности почтения к возрасту не проявляет.
Может, стоит посмотреть на себя глазами этих мальчиков?
КОТ
На фонарном столбе объявление: «Пропал кот — красивый, кастрированный…»
И бывшие хозяева хотят, чтобы он — после такого с ним обращения, после того, что вытворили с ним, — не убежал?
ПИАНИНО
В парке Горького (бывшем культуры и отдыха) друг против друга два пианино. Крышки, которые должны накрывать клавиатуру, отсутствуют. Сама клавиатура залита чем-то прозрачно-склеивающим. Ни одной ноты, стукнув пальчиком хотя бы по бемолю, извлечь из этой монолитной профанированной черно-белой доски нельзя. (Но сами музыкальные инструменты — настоящие, с клеймами выпустивших их фабрик.) В углублениях, которые ведут к струнам, произрастают растения.
Как после этого относиться к символу музыкальной возвышенности? К Чайковскому и Мусоргскому? Пианино — вместо цветочных горшков. Ор-р-игинально! Почему бы и возле консерватории, на месте памятника Петру Ильичу, не учинить карусель? И ведь это, напомню, парк, который в восприятии многих и многих связан с популяризацией культуры. Какой, позвольте спросить? Слыша про которую, хватаешься за пистолет?
