— Мистер Вэн Клайбёрн!..
— Нет-нет, ну какой я вам Вэн? Просто Ван Клиберн, так же привычно для вашего слуха, — и добавляет на чистом русском, — я до конца своих дней буду любить Россию. Вот мои верные старые друзья — русские зрители... сколько прожито с вами. Сколько перечувствовано. Ваша любовь меня поддерживала тогда, в 1958-м, помогает и сейчас. Феноменальные люди. Феноменальная страна.
...В последнее время он часто приезжал в Россию, держался (видимо, несмотря на болезнь) молодцом, шутил, улыбался, завораживая своим обаянием «образца 1958 года» — когда, выступая на Первом конкурсе Чайковского, просто положил весь Союз на обе лопатки — и публику, и жюри, и аппаратчиков во главе с генсеком Хрущевым. И пусть его звездная карьера продолжалась недолго, да ради бога, Клиберн велик другим. Он заражал людей весной, — стоило только поставить на граммофоне его пластинку, и вспомнить красивые, невероятно длинные пальцы...
— Если бы не он, меня вообще бы не было на свете, — признается пианистка Екатерина Мечетина, — случилось так, что моя мама, будучи 6-летней девочкой, смотрела конкурс Чайковского и, увлеченная обаянием Клиберна, решила стать пианисткой... до сих пор вспоминает — такой свет распространялся от всего этого грандиозного события! Мама отправилась в музыкальную школу, мечтая, окончив ее, непременно попасть в Москву, к памятнику Чайковского на улице Герцена — к тому месту, к тому залу, где играл Клиберн. И вот, уже для поступления в училище, она из Кургана вырвалась в столицу, встретила моему папу, родилась я... А не будь Клиберна — обрела бы мама совсем иную профессию.
...И для самой Кати Клиберн оставался эталонным исполнением — заводила (как тысячи россиян!) затертую до дыр, с перескакивающей иголкой пластиночку с Первым концертом Чайковского и Третьим Рахманинова: «столько лет прошло, а до сих пор прилив необъяснимого счастья!».
— Я самый сентиментальный человек в мире, — продолжает Ван, — храню каждый клочок бумажки, любую безделицу с того памятного визита в СССР, ничего не выбрасываю. Словно оживают картины: схожу с трапа самолета 26 марта 1958 года, потом Большой зал консерватории — это святое для всех место, здесь всё дышит искусством...
Говорят же, что Клиберн был иностранцем по форме, а русским по сути. Мало кто знает, что после одного успешного концерта, 12-летний Ван настолько сильно настроился на серьезную карьеру, что занимался по 9 часов кряду и... сорвался. Одно упоминание о музыке вызывало дикое раздражение. Ван впал в депрессию, было понятно, что на пианизме ставится жирный крест... Клиберн стал ездить с отцом на нефтяные месторождения, чтобы отвлечься, а потом и вовсе заделался таксистом. Так бы и шоферил по сей день, пока не попал в колоссальную аварию — машина кусками на дороге, Вана тащат в больницу с переломами...
— Мастер-классы Вана Клиберна не забуду никогда, — говорит яркий молодой пианист Филипп Копачевский, — он так располагает к себе, пусть и не детально занимается: бывает же, что человек наговорит много, а толку никакого. Клиберн же скажет одно слово — и оно напрочь меняет твое представление о произведении. Конечно, он стал для нас символом конкурса им. Чайковского: приехал, сел за рояль, дал свежий толчок для молодежи, ведь играл совсем иначе — свободно и открыто. Мало того: а кто еще, кроме него, смог объединить две страны?
...О разгаре «холодной войны» между СССР и Штатами вспоминал в интервью «МК» знаменитый педагог Сергей Доренский (сопровождал Клиберна в его первый и последующие приезды): «Ван прошел первый тур, второй... подбирается к третьему. Производит огромное впечатление на публику и жюри. Ну никто так не играл! Победитель очевиден. Но как быть? Как давать I премию американцу? Тогдашний министр культуры Михайлов, жутко разволновавшись, едет к Хрущеву: «Никита Сергеевич, один американец уж очень хорошо играет. Не знаем как быть...». — «А что специалисты говорят?». — «Говорят, что он — лучший». — «Ну тогда давайте ему первую премию!». Так одной чистосердечной фразой Хрущев закрыл все вопросы».
— Не поверите — на днях пересматривал альбом и наткнулся на черно-белую карточку Вана Клиберна, — говорит пианист Александр Гиндин, — а снимок этот дала мне моя учительница в школе: у нее, равно как и у всех тогда, было отношение к Клиберну как к своему ребенку. Родной плоти и крови. И это благодаря игре — непосредственной и искренней, — не знаю, у кого еще такая искренность была в XX веке. Клиберн как Гагарин. Точнее трудно сказать. Комета. Вспоминаю его московский концерт с Ростроповичем: забавно было, когда Клиберн говорил со сцены БЗК речь, а Мстислав Леопольдович ее переводил, хотя его перевод не имел с подлинником ничего общего...
Сергей Доренский и его жена Нина Борисовна вспоминали о Клиберне как об «обыкновенном парне, который все время чему-то удивляется», — и это качество Ван сохранил до конца своих дней: «В быту был простым. Однажды конфуз жуткий вышел. У нас было два кота. Один из них, Дима набедокурил в туалете. А у Вана размер ноги 47, не меньше. Ну он и... не знал как ему быть, не мог выйти из уборной, стеснялся. Кстати, вы посмотрите — столько лет прошло, а он вообще не меняется: живой, подтянутый, даже не растолстел. Икру любит черную. Сколько помню, всегда брал бутерброд, слизывал с него языком икру, а хлебушек клал на место. Женат никогда не был».
...Все это время Клиберн жил в городке Fort Worth неподалеку от Далласа — в своем замке, купленном за 16 миллионов вместе с обстановкой. Тут и коллекция восточных древностей, несколько роялей. Жизнь строилась по принципу — днем спит, ночью становится деятелен. Там же, в Fort Worth Клиберн основал конкурс своего имени, на котором не раз брали первые места наши пианисты...
— Вы хотите, чтобы я сыграл для вас? Но я не занимался уже несколько недель... К тому же, робею от тех великолепных талантов, которыми нынче полна Москва. Кстати, тяжело мне было не только конкурс Чайковского выиграть: само страшное — вернувшись, выступать потом для своих... Так, но вы все-таки настаиваете на игре? В пресс-релизы вкралась ошибка: я родился не в 1934-м, а в 1834-м. Я человек ТОГО времени, понимание, о чем я?..
