Наш мир обманчив. Часто привычное и очевидное на поверку оказывает совсем иным. Биография Татьяны Шерстюк – тому подтверждение. Например, существует стереотип: модели – глупые. Если красивая, значит, в голове ветер. Но нет. Таня – высокая стройная красавица с копной светлых волос – некогда покорила модный подиум, а потом с той же девичей непринужденностью взошла на подиум современного искусства. За ее плечами несколько образований: факультет прикладного искусства в МГТУ им. Косыгина, аспирантура в нью-йоркской Parsons School of Design, Институт Телевидения и Радиовещания Останкино и Институт проблем современного искусства. Она свободно говорит на английском и учит французский. Ее проекты с успехом показываются в России и за пределами страны.
Совы не то, чем кажутся. Эта нелинейная закономерность прослеживается в судьбе и творчестве Шерстюк. Кстати, у нее даже была выставка в «Галерее 21» на «Винзаводе» с таким названием – фразой, ставшей культовой благодаря сериалу «Твин Пикс». В проекте, созданном в соавторстве с легендарным концептуалистом Виктором Скерсисом, случались странные трансформации: допустим, Венера превращалась в зайца, а тот – в утку… Световые инсталляции рифмовались с голосами авторов, доносящимися ниоткуда и адресованными в никуда. В искусстве не бывает случайностей, а в концептуальном – любая деталь содержит смысловой подтекст.
В проекте «72 оборота вокруг единственного и неповторимого», который был осуществлен незадолго до краха старого мира, Таня исследовала ритуалы – любовные привороты. Каждый испытала на себе и отразила на видео, самоценных одной эстетикой картинки. Но важнее другое – чем больше примеров самых мистических и странных, почти средневековых ритуалов, и подтверждений их реального воздействия на объект, тем яснее неочевидный факт: две половинки – это миф. Человек – цельная, а не осколочная личность, и даже поиск любви – проявление самости.
Каждый проект Таня, как истинный концептуалист, долго продумывает. Работает в своей квартире-студии в центре Москвы, где и самоизолировалась на время карантина. И уже придумала несколько новых проектов. О том, как рождаются идеи – поделилась с «МК».
– Какова ваша личная территория творчества? Какое это пространство, его настроение, напиток? Имеет ли значение размер, цвет стен, вид из окна, отсутствие (или присутствие) дополнительных атрибутов (может быть, книг)?
– В разные времена были разные мастерские. Огромное значение имеет и количество света в этом пространстве, и вид из окна, и сама студия. Сейчас в моей мастерской высокие потолки, белые стены, французский балкон с окном до пола, много книг, мольберт, подушки для работы на полу. И, конечно же, много холстов и красок. Важным и необходимым условием для работы, как ни странно, является душ. Разумеется, он не в самой мастерской. Но для обдумывания идей он совершенно необходим. В одном из рассказов писателя-фантаста Роберта Шекли, произведениями которого я увлекалась в детстве, к героям рассказа самые интересные идеи приходили во время того, как они смотрели на собаку, так вот у меня идеи часто рождаются под душем. Прежде чем приступать к какому-либо проекту я обдумываю его по нескольку месяцев и пишу много текстов. Но решения приходят не во время написания, а позже, как-то случайно, но часто под водой. А напиток или его отсутствие не имеют никакого значения. Другим необходимым условием для работы является музыка. Она может быть очень разной, от органных токкат Баха до техно.
– Важно ли для вас одиночество во время работы в мастерской? Можете ли вы работать, если рядом находится кто-то еще?
– Да, важно быть одной. И важно, чтобы никто не отвлекал. Иногда мне хочется показать то, что получается, близкому человеку, но для этого я его специально позову.
– Как долго вы можете оставаться в мастерской наедине с собой? Несколько дней, недель, месяцев и не выходить в белый свет?
– Не больше одного дня. Я и год могу работать над одним проектом, но выходить, гулять, видеть новое, делиться мыслями. Все это необходимо. Работать совсем не выходя из мастерской очень сложно. Хотя всякое случалось. Помню, в институте перед сессией я и мои институтские друзья несколько недель без перерыва дописывали работы для развески. «Развеской» у нас называлась студенческая выставка, на которой показываются экзаменационные работы. Нужно было так много всего успеть, что мы писали дни и ночи напролёт без остановки, и картины были повсюду: на столах, стенах, мольбертах, полах. В эти дни мы от них вообще не отлипали, помню, что я даже засыпала на своих рисунках. И вот в одну из таких сессий я вышла за рамки институтских живописных традиций. У нас любили все такое охристое, нажористое, а я увлеклась импрессионистами, открытыми яркими цветами, и сделала целую серию ярко-розовых и голубых натюрмортов. Что, конечно, выглядело как бунт. Экзаменационная комиссия, отсматривающая развеску, единогласно поставила мне двойку по живописи, но буквально через час на выставку пришёл декан факультета, и, вопреки решению комиссии, исправил двойку на пятерку.
– Как важно для вас питание, когда творчество сильно прёт? Есть ли у вас свои рецепты для подогревания творческой активности?
– Иногда о еде совершенно забываешь, но когда вспоминаешь во время работы, нужно, чтобы она была, и желательно немедленно. Специальных рецептов нет. Разве что выспаться, выпить кофе и хорошо позавтракать. Я вообще не понимаю людей, которые не завтракают, но к вечеру съедают слона. У меня слоны исключительно на завтрак.
– Говорят, что многие художники работают в «измененном состоянии»? Так ли это для вас? Что помогает погрузиться в него?
– Как правило, в состоянии измененного сознания я и работаю. Для того, чтобы в него погрузиться, мне достаточно просто не выспаться.
– Человек для того, чтобы прожить в квартире несколько месяцев должен закупить продукты. А что должно быть в вашей мастерской на два месяца кроме продуктов? Конкретно – каких материалов?
– Все зависит от проекта, которым я занимаюсь. Когда много месяцев я работала над созданием тотальной инсталляции “Hic Sunt Dracones” (по-русски «Здесь живут драконы»), которая состояла исключительно из теневых проекций, мне нужен был компьютер и проектор. Когда я писала живописную серию «Объедки», за пару месяцев уходило около десяти крупноформатных холстов и тридцати тюбиков голландского акрила.
– Как, по-вашему, массовая самоизоляции изменит наш мир? Повлияет на сознание художника и восприятие зрителя? Как скажется на культуре?
– Визуальное искусство непосредственно связано с пространством, его восприятием и работой в нем. Художественные произведения по-разному живут в разных пространствах, а в самоизолированном мире виртуальных галерей и музеев сложно чувствовать искусство. Это все равно, что читать описание вкуса яблока, а не есть его. Думаю, что после окончания периода самоизоляции мир как раз станет прежним, хотя, конечно, изменится эстетика, что не может не повлиять и на культуру. Какие-то незначительные изменения можно предсказать уже сейчас, вроде повсеместного ношения медицинских масок, что повлияет на моду, и продолжая изменением ритуалов приветствий, таких как рукопожатие, что впоследствии приведет к изменению культурных кодов. Но произойдут и непредсказуемые метаморфозы, наподобие тех, что случаются во снах. Во сне вроде бы все как всегда, и ты, и зеркало, в которое ты смотришь, но стоит немного повернуть голову, и вдруг обнаруживаешь у себя на затылке второй нос. Казалось бы мелочь, но немного не привычно.
