Судебные зарисовки (есть такое понятие) делаются во время судебного процесса. Они популярны в странах, где запрещены фото- и видеосъемка во время заседаний, поскольку она отвлекает участников процесса, нарушает приватность. Для создания такого рисунка требуется семь-восемь минут. Евгений Митта поделился с «МК» своими впечатлениями о том, что происходило в тот день.
- Раньше вы этим занимались?
- Судебными рисунками? Нет. Но для меня нет принципиального отличия в том, с натуры я рисую или по воображению, в суде или где-то еще. Есть художники, которые не очень быстро рисуют. Им трудно рисовать с натуры в течение нескольких минут. У меня классическое художественное образование, поэтому делаю это технически, особенно не задумываясь.
-У нас ведь нет традиции судебных зарисовок в отличие от США и Великобритании?
- Да, традиция не развита. Нет институционной практики, когда художники ходят на суды и рисуют. Хотя в Пресненском суде недалеко от меня сидел человек, который сделал два больших портретных рисунка Ефремова и судьи. Он не рисовал наброски, как я.
- Никаких препятствий не было? Пришли на судебное заседание и начали рисовать?
- Препятствий не было. Это разрешено законом. Можно приходить и рисовать. Фотографировать нельзя.
- Как часто вы бывали в суде?
- Я нарисовал все в один присест. Пришел к Мише, чтобы его поддержать, заодно захватил альбом. Пока сидел в зале суда, рисовал. Каждый рисунок сделан в пределах пяти-семи минут.
- Но изображений самого Михаила Ефремова у вас мало.
- Просто у меня была неудобная точка. Я сидел так, что его почти не было видно. Он чуть-чуть выглядывал из-за адвоката. Там особо рисовать было нечего. Миша сидел в маске. Лицо закрыто, видны только глаза. Он смотрел иcподлобья.
- Сильное впечатление произвело происходившее в зале суда?
- Все это ужасно, особенно то, что Миша находится в таком положении. Суд, вообще, - тяжелая история, особенно уголовный, где человека прессуют. Мало того, что само событие трагическое, так нужно еще дважды его пережить: в жизни и по ходу судебного разбирательства, пройти через бесконечные обсуждения, выступления обвинителя, адвоката, потерпевших, свидетелей.
- Михаил Ефремов - не чужой вам человек.
- Он мой близкий друг. Я его знаю с семи лет. То есть всю жизнь. Мы вместе работали. Как художник я сделал с ним семь спектаклей, декорации и костюмы в МХТ и «Современнике».
- Узнали о нем что-то новое на суде?
- Ничего нового там не увидел. Я и раньше бывал в суде, и для меня это не стало шоком. А вот мои друзья, у которых подобного опыта не было, были шокированы. Я очень переживаю за Мишу, за то, что он оказался в таком положении. Могу сформулировать, что на самом деле произошло. Может быть, никому не открою ничего нового, но жизнь Михаила Ефремова за последний год складывалась очень драматично. У него было три очень существенных потери. Умерла его мама, а через несколько месяцев - Галина Борисовна Волчек. Мама для Миши была очень важным человеком. Понятно, что для любого из нас это самый близкий и дорогой человек в жизни, но для него она была еще и опорой. На нее он внутренне и эстетически, профессионально и по-человечески опирался. Галина Борисовна Волчек - фактически его вторая мама. Он же работал в «Современнике», и она его очень любила. Миша очень ценил ее мнение, отношение к себе. На протяжении всей его жизни между ними складывались профессиональные и человеческие отношения. «Современником» всегда руководили его основатели: сначала Олег Ефремов, потом – Волчек. После того, как она умерла, в театр пришел новый художественный руководитель, и для Мишки это тоже была драма. Он работал в «Современнике» по договорам, в труппе не состоял, хотя играл в нескольких спектаклях, сам ставил. Недавно мы с ним тоже делали спектакль. Миша написал заявление, чтобы его приняли в труппу «Современника», а его не приняли, дали от ворот поворот. Это было незадолго до страшного события. Вот эти три потери его подрубили, выбили почву из под ног. Он был в жутком экзистенциальном кризисе. Я общался с ним. Мы виделись где-то за неделю до аварии, как раз во время карантина. К сожалению, все это его и подтолкнуло к чудовищной истории.
- Благодаря адвокату она превратилась в фарс.
- Мне кажется, что был сделан неправильный выбор. Сама стратегия, избранная защитой, просто провальная, и то, в какие ситуации из-за этого попадал Миша, тоже. Я считаю, что это продолжение аварии.
Миша – отзывчивый и внимательный человек. Я столько лет его знаю! Он, конечно, разный. Я не пытаюсь представить его в виде ангела. Он далеко не ангел, но хороший человек, очень дорогой для меня. То, что с ним происходит - это боль. Хорошо, что он нашел в себе силы сделать в суде заявление, признал себя виновным.
- Находите объяснение, почему рядом с Ефремовым появился Пашаев?
- Я не знаю. Просто не понимаю. Я видел, что сначала у него были другие адвокаты, а потом появился Пашаев. Миша почему-то стал с ним сотрудничать. Его право, его выбор. Ситуация как с врачом, когда человек решает, что должен пойти к другому специалисту. Но это ответственность за всю дальнейшую жизнь. Не все мне ясно про Мишино понимание этой истории. На что он рассчитывал и, может быть, рассчитывает до сих пор? Этого я не знаю.
