Постоянное нарастание этого показателя ставит вопрос: хватит ли у властей средств на финансирование дефицита, учитывая замедление экономики, сжатие нефтегазовых доходов, неуклонный рост расходов на обслуживание госдолга? Ответ на него «МК» искал в беседе с директором Центра исследования экономической политики МГУ Олегом Буклемишевым.
«Еще не конец света»
— Насколько тревожной можно считать ситуацию с дефицитом бюджета, который на начало декабря уже превысил 2% ВВП, а к концу года, по предварительным данным Минфина, вырастет до 5,7 трлн рублей (2,6% ВВП)? Можно ли считать эту проблему основной для экономики?
— Для экономики — нет. Эту проблему арифметически можно решить достаточно просто: вы либо наращиваете доходы, либо сокращаете расходы. В общем, явно не бином Ньютона. Фетишизировать угрозу большого дефицита я тоже не стал бы: бывают ситуации, когда он необходим, поскольку помогает правительству решать другие, более важные задачи. Давайте вспомним пандемию, когда ведущие страны в отсутствие доходов, источников для финансирования социальных выплат начали эти выплаты, по сути, рисовать, наращивая бюджетный дефицит. По той простой причине, что это было необходимо для выживания людей в условиях пандемии. То есть бюджетный дефицит — еще не конец света.
Однако конкретно в наших российских реалиях, несмотря на низкий уровень госдолга, на остающиеся в заначке резервы, это очень опасный симптом.
Он связан с тем, что государство перестало справляться с финансированием взятых на себя функций. Причем дело отнюдь не в том, что цены на нефть неожиданно упали, и Россия осталась с меньшим объемом доходов. В нынешней ситуации мы обречены на дефицит бюджета, который и в 2026 году будет как минимум таким же, как в 2025-м. И это не сама болезнь, а ее проявление, симптом. Можно его устранить, но если сохранилась первопричина — а это устойчивая неспособность экономики покрывать достигнутый уровень финансирования государства, — мы ничего не добьемся.
— Можно ли сказать, что в условиях санкций дефицит опаснее для экономики, чем в обычной, мирной ситуации?
— Ну, санкции не оказывают непосредственно влияния на дефицит. Другое дело, что его сложнее финансировать, поскольку внешних источников больше нет, и остается уповать исключительно на внутренние. Проблема в том, что расходы всегда сложно сокращать. В последние годы мы довольно сильно увеличили расходную составляющую бюджета, и при этом доходная база не выросла. Более того, она начала сокращаться — отчасти вследствие санкций, отчасти из-за «поломки» обменного курса, который больше не коррелирует с ценой на нефть. Вдобавок экономика замедляется. То есть мы видим целый ряд факторов, которые совпали во времени и которые приводят к немалым трудностям, связанным с выполнением расходных обязательств государства и поиском соответствующих финансовых источников.
— По каким причинам съежилась доходная база?
— Их несколько. Первая — это падение нефтегазовых доходов из-за сокращения объемов экспорта, снижения цен на нефть и нерыночного обменного курса. Вторая — переоцененность ненефтегазовых доходов, в частности утильсбора: по прогнозным данным, фактические доходы от него в 2025 году ожидаются в размере 1,1 трлн рублей при изначально запланированных 2 трлн. Люди оказались не готовы покупать машины по таким ценам.
Правительство осознаёт, что доходов требуется больше и что впредь их будет давать не столько экспортно ориентированный нефтегазовый сектор, сколько внутренняя экономика. Поэтому в прошлом году была введена прогрессивная шкала НДФЛ, а налог на прибыль вырос на 5 п.п. А в наступающем году НДС увеличен до 22%, а лимит для освобождения бизнеса от НДС на упрощенке снижен с 60 млн до 20 млн рублей. Это всё свидетельства осознания остроты проблемы растущего разрыва между расходами и доходами. Но пока не очень понятно, удастся ли этот разрыв сократить: уровень трат такой, что если перегнуть палку со сбором доходов, то может сильно пострадать общая экономическая активность и, стало быть, налоговая база. На мой взгляд, в сложившейся экономической ситуации нужно идти на сокращение расходов.
— От каких расходов можно отказаться или по крайней мере сильно их урезать?
— Существуют обязательства, отвертеться от которых нельзя, поскольку они заложены в тех или иных нормативных актах. Это социальные пособия, всевозможные виды субсидирования льготных ставок по ранее выданным кредитам, где разницу (процентный разрыв) покрывает бюджет. Поскольку у нас оказалась более высокая ключевая ставка, чем мы ожидали в процессе борьбы с инфляцией, расходы бюджета только на льготы по ипотеке составляют более триллиона рублей в год.
Довольно быстро растет статья, связанная с обслуживанием долга: с 2020-го по 2024-й процентные расходы примерно утроились. От них тоже не откажешься, поскольку это нормативно обусловленное обязательство. Ведь кредиторы — это не какие-то внешние супостаты, а российские граждане и финучреждения, которые продолжают покупать государственные ценные бумаги. Стало быть, чтобы они делали это и впредь, надо с ними и дальше аккуратно расплачиваться.
Но при этом в бюджете есть статьи, которые не являются жизненно важными. Вполне можно представить, что они будут сокращены. Более того, если мы посмотрим на бюджет 2026 года, в нем значительное число госпрограмм оказалось урезано в номинальном выражении. А в реальном — вообще сократилась большая их часть. Естественно, это очень болезненно для бюджетополучателей, для ведомств, которые за этими статьями стоят. Вообще, это политически обусловленный вопрос: кто в нынешних условиях должен ужаться, обеспечить бюджетную консолидацию? Ведь ее рано или поздно придется проводить. И лучше не затягивать с этим, чтобы не плодить новых обязательств и, соответственно, новых расходов.
«Нефтегазовые поступления с каждым месяцем сокращаются»
— В проекте бюджета на период 2026–2028 годов заложены параметры дефицита, соответственно 1,6%, 1,2% и 1,3% ВВП. Насколько они реалистичны?
— Ну, бюджет на 2027–2028 годы — это в значительной степени абстракция, некая экстраполяция сегодняшних реалий и хотелок в будущее... В нынешней ситуации неопределенности я вообще не стал бы так далеко заглядывать. А вот бюджет 2026 года весьма интересен. Удастся ли удержать расходы, не окажутся ли в итоге доходные оценки излишне оптимистичны, как это сейчас отражено и в прогнозе социально-экономического развития, и в самом бюджете?
Мы видим, что нефтегазовые поступления с каждым месяцем сокращаются. Октябрьские цифры были плохие, а ноябрьские — еще хуже. Не исключено, что в декабре мы получим дополнительную недостачу и, соответственно, увеличение дефицита даже по сравнению с теми цифрами, которые фигурировали в прогнозе на конец 2025 года. Картина начнет проясняться, наверное, только в январе-феврале. А пока непонятно, какая часть этой проблемы достанется текущему году, а какая — следующему. А с учетом того, что декабрь, как правило, самый расходный месяц года, можно уверенно увеличить прогноз дефицита на текущий год. Либо он перейдет на 2026-й, что опять же не будет способствовать выполнению плана следующего года.
— То есть нас ждет хронически высокий дефицит?
— В 2026 году правительство собирается вернуться к нулевому структурному дефициту и придерживаться этого плана в дальнейшем. Это ключевой момент, который означает, что бюджет живет по средствам, не создавая избыточного спроса в экономике за счет заимствований или траты накопленных резервов нефтегазовых доходов. Не думаю, что у России хватит ресурсов, чтобы годами финансировать хронически высокий дефицит бюджета.
— Насколько сложно будет закрывать эту дыру, учитывая, что растет нагрузка на внутренний рынок госдолга? То есть обслуживать долг становится все дороже: у банков нет бесконечных ресурсов для скупки ОФЗ. Откуда брать деньги, из каких источников?
— Действительно, финансирование дефицита приходится осуществлять на довольно ограниченном рынке внутреннего долга, где много дешевых денег не собрать. На сегодняшний день его капитализация под 28 триллионов рублей. Если в текущем году мы позаимствуем 7 трлн рублей (четверть объема рынка), то в следующем надо будет находить еще более крупную сумму в абсолютном и относительном выражении. А поскольку реальная процентная ставка высока как для экономики, так и для бюджета (хотя для бюджета чуть пониже), это означает, что стоимость обслуживания долга с каждым годом прирастает быстрее темпов роста экономики. И это тяжкое бремя: в 2026 году порядка 9% всех бюджетных расходов уйдет на обслуживание долга. Игнорировать этот фактор нельзя — его усиление означает, что все остальные расходы будут вытесняться долговыми. Если эти условия сохранятся еще несколько лет, нас ждет гораздо более тяжелая ситуация, нежели сегодня.
— В какой степени большой размер дефицита влияет на совокупную инфляцию?
— В экономике есть два источника воздействия на инфляцию, которые в отличие от всех прочих работают постоянно: кредитный (когда банки кредитуют своих заемщиков) и бюджетный, когда по линии бюджета формируется дополнительный спрос. И этот спрос тоже закачивается в экономику сверх имеющихся ресурсов, перераспределенных через налоговую систему. По оценкам Банка России, в 2024 году и в еще большей степени в 2025 году влияние бюджета на ценовую динамику оказалось весьма заметным, хоть и не преобладающим. В ковидном 2020-м оно было очень серьезным. Давайте представим себе простую ситуацию — когда с помощью госбюджета вы субсидируете процентную ставку. Это позволяет банкам выдать больше кредитов, мультиплицировав кредитование еще и за счет бюджетных средств. Собственно, сейчас это и происходит, вызывая озабоченность ЦБ.
«Экономический пирог у нас один на всех»
— По итогам первых трех кварталов 2025 года совокупный дефицит бюджетов российских регионов составил около 170 млрд рублей. В 2024-м был профицит почти в 850 млрд. Как это коррелируется с нынешним дефицитом федерального бюджета, какая тут взаимосвязь?
— Региональные бюджеты действительно пострадали довольно сильно. Дело в том, что значительная их часть зависима от трансфертов из федерального бюджета, от его расходных статей. В последнее время целый ряд региональных экономик, в прежние годы вполне устойчивых и благополучных, оказался под ударом. Некоторые регионы перешли в разряд просителей гораздо больших сумм, нежели они запрашивали у федерального центра ранее. Соответственно, это еще один фактор, способствующий увеличению расходной части государственной казны. Кроме того, тут есть и долговая опасность. Поскольку Минфин не может закрыть все дыры регионам, сегодня те опять возвращаются к пагубной для себя практике, по сути, исчезавшей в последние годы, — увеличению коммерческого кредита.
У нас большая страна с очень разной региональной спецификой. Проблемы нарастают не везде, но там, где это происходит, их надо решать максимально срочно. И вот эта асимметрия подрывает сложившиеся трансфертные практики федерального бюджета и требует творческого подхода, поскольку у регионов гораздо меньше возможностей для маневра, у подавляющего большинства нет никаких резервов. И что бы ни делал Минфин, региональные расходы и долги ведут к наращиванию расходов и долгов бюджетной системы РФ.
— Как будет меняться налоговая политика в ответ на все эти вызовы?
— Взят курс на повышение налогов. Причем акцент смещен с нефтегазового сектора на внутреннюю экономику. Минфин ухватывается то за один, то за другой источники. Раньше Минфин и налоговые ведомства старались делать это более избирательно, в отношении скорее прибыльных отраслей и состоятельной части общества: тут можно вспомнить и налог на сверхприбыль для крупного бизнеса, и переход на прогрессивную шкалу налогообложения. Но поскольку в сегодняшних реалиях этого оказалось мало, были задействованы более широкие слои и категории — сначала через повышение стандартной ставки налога на прибыль, а затем — и НДС. Представление о том, каким будет дальнейший вектор фискальной политики государства, дает, в частности, технологический сбор на продукцию с электронной компонентной базой, который вводится с 1 сентября 2026 года. Будучи небольшим по объему, он тем не менее указывает на усиление налогообложения импорта с одновременной протекционистской защитой внутреннего производства.
— Как ситуация с бюджетным дефицитом будет отражаться на повседневной жизни, благосостоянии рядовых россиян?
— В одном из своих недавних выступлений министр финансов Антон Силуанов сказал, что налоги повышены наименее болезненным для людей образом. И это правда, поскольку косвенные налоги, к числу которых относится НДС, будучи интегрированы в цену товара, в общем-то незаметны с точки зрения прироста инфляции. Который будет не разовым, а растянется на небольшой срок в два-три месяца, а дальше просто исчезнет. Но при этом надо понимать, что экономический пирог у нас один на всех, и если государство отрезает себе большую его часть, то меньшая остается у других участников процесса — у бизнеса и населения. При этом, если говорить о населении, существует очень серьезный разброс показателей благосостояния по регионам, отраслям, даже возрастным категориям.
Да, в последние годы многих россиян коснулся рост зарплат и реальных доходов. Это поддержало потребление, а потребление — это половина ВВП страны. Поэтому повышение налога на добавленную стоимость означает, конечно, не смертельный, но удар по потребительской активности. Соответственно, у людей становится меньше средств, а также уверенности в завтрашнем дне. Те, у кого есть деньги, постараются больше сберегать, а не тратить. Соответственно, в экономике сокращается спрос, что в свою очередь подавляет производство. Прирост ВВП в 2025 году будет значительно меньше, чем в 2024-м. А в 2026-м он вообще не гарантирован.
