Более двух лет назад, в сентябре 2001 года, Валерия впервые за 10 лет своего хождения в поп-дивах сподобилась наконец впервые устроить сольные концерты в Москве “Глаза Цвета Неба”. Говорили, мол, хорошее вино перед употреблением должно отстояться. “Отстоенная”, “марочная”, с 10 звездами-годами на этикетке Валерия той осенью взошла на пик своей славы. Зал “Россия” пух от переаншлага...
Совсем скоро — 13 и 14 декабря — Валерии предстоит второй в ее жизни сольный экзамен в Москве. Уже в Кремле. Растем! “Страна Любви” — концерт, новый альбом, новые песни, новые авторы. Между этими датами — полная драмы и приключений история самого громкого в здешней поп-жизни развода с мужем-продюсером Александром Шульгиным, суды, бегство с детьми к маме в Аткарск, угроза забвения, метания и раздумья, интервью-стоны, мольбы-жалобы, а затем — возвращение. Очень неожиданное, быстрое, громкое.
Весной она созрела к кам-бэку, но не знала, как и с кем. Почти по случайному совету встретилась 12 марта с.г. с продюсером Иосифом Пригожиным. В уме на самом деле держала совсем другие кандидатуры. В Москве появлялась наездами, маскировалась париком, красной кепкой и черными очками — не приведи судьба столкнуться с бывшим мужем. Да и Пригожин особо не парился: Авраам Руссо, Кристина Орбакайте, дуэт года — ему хватало успеха и доходных проектов.
И вдруг прорвало. Первая песня — “Была любовь” — вышла через три недели. К лету был готов уже новый альбом. В авторах один из самых продуктивных сейчас хитмейкеров — композитор Виктор Дробыш. Лучшие церемонии и фестивали. Рейтинги и ротации. “Часики” — на вершинах теперешних чартов. Скоро грянет “Черно-белый цвет”. Народ сострадал, внимал и радовался подвигу матери-героини. Однако в выгодной для себя роли брошенки Валерия походила недолго.
Последний скандальный выкрутас грозит обратить ажиотаж вокруг певицы во взрыв парового котла. Она уже не новоявленная “мадам Брошкина”, совсем скоро она будет мадам Пригожина. Скоропалительность новости о браке с продюсером всех потрясла и заставила недобро подумать о циничном пиар-ходе накануне премьеры в “Олимпийском”. Хотя непонятно — вроде и без этого все было нормально. А теперь — сущая несуразица. “Красавица и чудовище”! Взаправду, что ли?
История Пригожина уже известна: он увидел, обомлел и втюрился-де, как юнец. Ездил в Аткарск, впал в ужас от “этой двушки в хрущевке, где в туалете не сесть, а 6 человек — на трехъярусных кроватях...” Так жила Валерия в изгнании. Ее мама, Галина Николаевна, увидев поначалу лысый череп в серебристом “БМВ”, рассекавшем аткарскую грязь, чуть не лишилась дара речи. Но потом заглянула в пригожинские глаза и успокоилась: добрыми и глубокими оказались зеркала его души. Все это, в общем, уже расписано в ярчайших красках на страницах многих газет и журналов.
Поэтому единственным условием встречи с Валерией “ЗД” выдвинула требование тет-а-тет. Мы с ней ведь болтали и в прошлой жизни. Но всегда под продюсерско-мужниным присмотром. Она запиналась, шугалась и пугливо мямлила. Чистота эксперимента исключала теперь давление даже “самого человечного” и любящего из продюсеров...
Побурчав, Пригожин все-таки нашел себе изолированный угол на 190 кв. метрах только что приобретенной ими квартиры в элитной монолитке на Рублевке. Отдал лишь распоряжение водителю забрать его в полвосьмого утра и, минуя две детские, удалился в дальнюю спальню...
— Нам никто не верит, — проводив будущего суженого глазами, встрепенулась Валерия. — Тут встретили Агутина с Варум в аэропорту. Они спрашивают: “Это правда?” Мы говорим: “Да”. “А о вас мы читали как раз, что неправда”, — засмеялись мы.
— Положа руку на сердце, Лера, и впрямь, каким-то дурным сайенс-фикшеном вся эта ваша любовь-морковь отдает...
— Слишком пошло и банально — делать пиар на чувствах. Я против этого. Я бы и сейчас с большим удовольствием никому ничего не рассказывала. Но все равно информация выходит из-под контроля, все везде просачивается и выходит в искаженном свете. Получается, что мы оправдываемся.
— Хорошо, не оправдываетесь. Слушаем твою версию неожиданно вспыхнувших чувств.
— У Пригожина на самом деле это очень быстро проявилось. У него просто на лбу было все написано. И он, конечно, хитрец, сделал так, что под видом работы мы вообще перестали расставаться. Сперва я волновалась: мол, что за карма такая меня преследует? Теперь вот под полный контроль Пригожина попала. Мы работаем с утра до вечера, постоянно вместе. Ни секунды не остается на личную жизнь, например. Но в какой-то момент я начала прозревать, что это все неспроста... Неспроста он, понимаешь, так время планирует, что мы ни на секунду не расстаемся.
— И тебя должен был охватить животный ужас, не так ли? Ведь только вырвалась из клетки — и опять двадцать пять?
— Я не воспринимаю брак как клетку. Для меня это естественное состояние — заботиться о другом человеке, о детях, строить семью. Это — в крови. Так сложилось по жизни — я почти и не была никогда в состоянии свободного полета.
— Кто первым раскрыл карты?
— Пригожин. Я же говорю, это было написано на нем везде.
— Все дымилось, что ли?
— Ха-ха-ха. Ну да.
— И ты потекла, как снежная баба в марте?
— Во-первых, я не сразу сказала “да”. Сперва отшучивалась и пыталась спустить все на тормозах. Думала: ну комплименты хорошо говорит парень. Потом стала понимать его глубже. Даром, что ли, с утра до вечера вместе были, общались. Это внешне он суровый, грозный, со сдвинутыми бровями. А оказался романтик в душе, которых я вообще в жизни не встречала. Полный антипод внешности! Открытый, искренний, наивный по-детски. Как большой ребенок. Фантастика просто! Меня это подкупило.
— Прямо лубочная иллюстрация к поговорке: мужики любят глазами, а бабы — ушами... Ёся глазами, понятно, на что повелся. И ты не отстала...
— Ну не совсем так. Ко всем словесным атакам я относилась как раз с известной долей иронии. Я комплиментов много в жизни слышала и на это не покупаюсь. Не это меня удивило. Удивило человеческое отношение. Абсолютно бескорыстное и искренне нежное. И второе, что меня сразило наповал, когда я узнала его ближе, — у нас абсолютно одинаковые взгляды на жизнь, одинаковое отношение к детям, восприятие фундаментальных жизненных принципов и ценностей.
— И не проще было оставить при себе, при поп-диве — свободной, вольной и независимой, — такого вот продюсера-воздыхателя-обожателя, в котором уверена на все сто, который в душе, как дитя, расшибет ради тебя лоб и пропашет носом землю? Живи не горюй, пользуйся и управляй...
— Я человек не расчетливый. Если меня посетило — я уже не могу рассчитывать что-то, по полочкам расставлять, прицениваться, что и как лучше — оставить, не оставить...
— И в какой момент “посетило”? При каких таких обстоятельствах девушка созрела, решила не “спускать” дальше “на тормозах”, а прошептать волшебное “да”?
— Значительно позже его первого признания в любви.
— Ясный пень — не раньше. Было бы странновато...
— Ха-ха-ха... А почему? В жизни всякое бывает. Сперва люди... Того, в общем. А потом влюбляются.
— Лера?! Это два года без мужика тебя так переколбасили...
— Только не надо ничего передергивать! Это я не о себе... А зачем такие вопросы задавать? Мы вообще для какого издания интервью делаем?
— “Секс в большом городе”.
— Ха-ха... Нет, у нас сперва произошло проникновение душ, а потом повлекло уже к нему как к мужчине. Где-то летом. Мне казалось, что я его знаю не три каких-то месяца, а всю свою жизнь.
— Не возникло сомнения, что это “проникновение” порушит весь нарождающийся бизнес? Говорят же: “Мухи отдельно, котлеты отдельно”...
— Я об этом думала. Все размышляла, видя его напор, как бы тактично поговорить на эту тему. Потом решилась. Спрашиваю: “Вот, представляешь, вдруг я выйду замуж. Я же теперь свободная. Ты ведь меня возненавидишь и не простишь. Что мы будем тогда делать?” А он в ответ: “Не переживай. Все как было, так и останется”. Мол, “я — человек слова, твой выбор — это твое право, мы всегда найдем общий язык”. У меня как гора с плеч упала. Я сразу расслабилась. Поняла, что рядом нормальный человек, который меня уважает, и ему можно доверять. Его мудрость еще больше сблизила нас, и необходимость что-то “спускать на тормозах” отпала сама собой.
— А если что получше привалит? Уже и шуры-муры не замутишь...
— А зачем, если все хорошо? От добра добра не ищут.
— Похоже, ты не очень влюбчивая?
— Я долго думаю, прежде чем решаюсь.
— А какой по счету Ёся мужчина в твоей жизни?
— Ха-ха. Сейчас посчитаю... Третий.
— Так мало?!
— Мне достаточно.
— Ты не чувствуешь себя разрушительницей чужого очага? Когда вас “озарило”, у Иосифа была другая семья, трое детей, как у тебя...
— Формальные вопросы его семейного положения меня, если честно, не очень интересовали. Поначалу, во-первых, я вообще не собиралась, как ты говоришь, ничего мутить. А когда собралась, уже знала, что он фактически полтора года с семьей не живет и возвращаться туда не собирается. Я здесь ни при чем, и он уже развелся.
— А просто жить вместе, пока живется, нельзя?
— Это как?
— Без штампа в паспорте. Без этого шума, без светского надрыва. Или он так важен?
— Если жить вместе, то нельзя. Без помпезной церемонии — можно. Без того, чтобы это все обсуждали, — можно. Но вне семьи — нельзя.
— Обсуждать как раз будут и в хвост, и в гриву...
— А как это скрыть? Мы же публичные люди. Скрыть такое невозможно, хотя это иногда сильно напрягает.
— Пригожин — твой продюсер, общение с ним всегда было бы объяснимо с профессиональных позиций. А уж ночами, потихоньку, в спаленке, без лишнего шума. Раз вас так влечет друг к другу... Кто бы знал?
— И чего?! Меня совершенно не грело бы в этой ситуации формальное положение разведенной женщины. На меня бы смотрели другими глазами. Меня уже сватали и за голландцев, и за африканцев, и за китайцев... Пока я для всех свободная, обязательно будут пялиться, как на дичь, надежды возлагать... Подобное, думаю, ни мне, ни ему неприятно. У нас любовь. Я — его женщина, он — мой мужчина. Нам стесняться нечего, и скрывать что-то глупо. И как тут скроешь, если мы приезжаем в какой-нибудь город и селимся в одном номере? Пусть это знают все, в том числе и те, кому мой бывший муж и продюсер до сих пор пудрит мозги, рассказывая с телеэкранов, как он укладывает детей спать, как мы где-то там встречаемся. Какие дети? Какие встречи? Мы уже не просто разведены, мы развенчаны! От этого тоже надо защититься. Все должны знать, что и на личном фланге у меня есть защитник.
— А ты Шульгина давно не видела?
— Два года. С тех пор как уехала с детьми в Аткарск к маме. И я понимаю, как все неприятно теперь Иосифу. Он заботится о моих детях, а какой-то персонаж, который является, по сути, только биологическим отцом, рассказывает, что он укладывает детей спать... Я прекрасно понимаю, что в этой ситуации надо поставить точку.
— С детьми Иосифа ты знакома?
— Еще не со всеми. Знаю его младшую дочь.
— Такой близости с его детьми, как у твоих с ним, нет?
— Мне бы хотелось, чтобы была, чтобы у нас сложились правильные, сердечные и дружеские отношения. Не все просто. Наверное, и ревность какая-то пока есть, и настороженность.
— Единственным аргументом, который, наверное, окончательно развеет сомнения —“любовь это или расчетливый ход”, — станет совместный ребенок. Вы его уже запланировали?
— Детей планировать нельзя. Но мы оба настроены так, что это, если случится, будет замечательно.
— То есть полгода вы будете томить всех грядущей свадьбой, потом все будут ее обсуждать, потом мы, немного погодя, забеременеем, потом будем рожать... Таким образом, на ближайшие как минимум два года гарантировано центровое местечко в светских хрониках...
— По такой вот схеме шоу-бизнеса действительно гладенько все выходит. На самом деле меня это волнует меньше всего. Меня вообще шоу-бизнес по большому счету никогда не волновал. Просто хочется быть нормальной счастливой женщиной.
— С личным понятно — по Шульгину-мужу мы не скучаем. А по Шульгину-продюсеру, автору песен, родителю самых знаковых твоих хитов, голода нет?
— Это еще вопрос, кто кому писал.
— ?!
— Во-первых, по большому счету, реально хитовым был только последний наш за 12 лет альбом “Глаза Цвета Неба”. Сейчас опять скажут, что я на бедного-несчастного наговариваю. Но это факт — у человека не только образования никакого не было, включая музыкальное, но даже слуха. В-о-о-б-щ-е! Выглядело это так: тремя аккордами на гитаре, которые он знал, что-то такое напевалось, типа “В лесу родилась елочка”. Потом я расшифровывала эти задумки-напевы-наигрыши, переводила их на нормальный музыкальный язык. Это чистая правда! Те люди, которые работали с нами, это знают. Записывала мелодию, гармонию, напевала, ставила ему — послушать результаты его, так сказать, труда. Он слушал, браковал, я давала еще варианты. Наконец методом тыка что-то находилось — более или менее понятная мелодия, гармония, которые фактически я и сочиняла. Это отдавалось гитаристу Голутвину, который мог хорошо сыграть на гитаре, я напевала, и уже подключался аранжировщик. Вот такой трудный путь был у наших песен, где роль Шульгина была, извините, минимальна. Такого метода работы, я уверена, не существует нигде в мире.
— А как же он сейчас продюсирует “Фабрику звезд”?
— Не знаю. Но слышу, кстати, очень много из наших с ним былых наработок. Это — во-первых. А во-вторых, там же целая индустрия и целый штат помощников, референтов, редакторов. Целая армия на подхвате.
— И все же, ты больше потеряла или приобрела в творчестве?
— Ничего не потеряла. А приобрела сто-олько! Целый список. Не только свободу как женщина — это уже стало клише, не только свободу творчества, что здорово. Я освободилась прежде всего как личность. А что касается творчества, то теперь, когда нет никакой цензуры мысли, чувств, я просто купаюсь и нежусь в новых песнях, потому что они плод абсолютно гармоничного сотрудничества с моими новыми коллегами. Все — профессионалы, и все получают удовольствие друг от друга. Мы понимаем, чего хотим. Я давно не испытывала такой эйфории.
