Он, пожалуй, самый загадочный персонаж современного европейского искусства. Во всяком случае, он делает то, что никому не приходит в голову и вряд ли кому-то понадобится. И тем не менее его уже окрестили Леонардо да Винчи нашего времени. Жоан Ле Гийерм, представляющий “Цирк Иси”, в очередной раз удивил Авиньонский фестиваль и впервые дал интервью российской газете — обозревателю “МК”.
Он сам говорит, что описать содеянное им в цирке или на выставочных пространствах достаточно трудно. Здесь лучше всего подойдет слово “алхимия” — когда из ничего делается что-то. Название его компании переводится как “Цирк здесь”, и он сам себе здесь постановщик, режиссер и артист, великий и ужасный Ле Гийерм. Не говоря уже о том, что изобретатель, каких свет не видывал.
— Меня всегда интересовала точка, и я искал вещи вокруг точки. Всегда было интересно понять, из чего делается минимум, то есть, я хочу сказать, минимализм.
Мы сидим с г-ном Ле Гийермом в маленьком кафе на главной улице Авиньона. Ему слегка за 40, он поджар, острый профиль еще более острым делает косичка, заплетенная сзади. Он потягивает абрикосовый сок и бесстрастным голосом, лишенным каких бы то ни было красок, рассуждает:
— Да, я долго наблюдал за точкой и понял, что в ней сосредоточено многое, особенно то, чего мы не понимаем. Она скрывает то, что не видно. Ведь наша физическая натура выражается во фронтальном взгляде на мир. И я стал изобретать разные способы, чтобы увидеть предметы с разных сторон. Это в результате изменило мои собственные ощущения себя в пространстве.
Лучше всего Жоана Ле Гийерма представить в цирковом пространстве, то есть на арене. Здесь он один — царь и бог. Демонический вид, ни тени улыбки, и с самым серьезным видом проделывает свои безумства, достойные описания. Например, дрессирует металлический прут, и тот, отливая никелированной поверхностью, каким-то непонятным образом слушается своего повелителя: то скачет вокруг него, то обвивает в виде спирали.
Или же Гийерм выскакивает на арену на седле, под которым нет лошади, а лишь металлические прутья, ведущие себя точно скакун. Причем наездник не падает, а гарцует, как будто бы он на выездке. Глядя на него, испытываешь двойственные чувства: страшно за него, что может свалиться, с другой — смешно смотреть, с каким серьезным видом он это проделывает. И еще неотвязно все трюки и аттракционы Гийерма сопровождает немой вопрос публики: как все это рассчитано? Этот вопрос я ему и задаю.
— Складывается ощущение, что на вас работает конструкторское бюро — неожиданность трюков рассчитана до миллиметра.
— В целом, что я делаю, не требует специальных расчетов. Это все вычисляется и проверяется эмпирическим путем.
— В это трудно, конечно, поверить, тем более что ваша последняя программа называется “Секрет”. Вот какой секрет в двух стопках книг (в каждой почти по 30), на которых вы лежите без специальных опор и не падаете? В них есть секрет?
— Книжки обычные. Они таковы, какими вы их видите. Вы правы, я иногда чувствую, что делаю нечто сродни алхимикам. Но я не обладаю никаким научным багажом. И не могу сказать, что на меня кто-то из великих повлиял. Многие сравнивают меня с Леонардо да Винчи, а я даже точно не знаю, что он делал. Вот если бы я больше занимался наукой, то открыл бы кого-то для себя, кому хотел бы подражать.
— Вы работаете в современном цирке. А как вы относитесь к его идеальной модели — цирку “Дю Солей”, который покорил весь мир?
— Я совсем не фанат цирка “Дю Солей”. Мне это неинтересно. Это такой Диснейленд.
В самом деле, этому человеку не интересен конвейер искусства, его поточное грандиозное производство. Передо мной — штукарь-одиночка, который ищет ту самую точку, которая перевернет мир. И мир заворожено смотрит на этого чудака. Европа любит ему заказывать эдакие штучки, название которым трудно придумать, но которые поражают глаз и вызывают эмоции, выраженные одним словом: “О-фи-геть!” Можно еще и присвистнуть.
Например, в пустом ангаре по стенам часами сидят люди. Для чего, спрашивается? Они смотрят, как огромная глыба, эдакая хреновина, похожая одновременно на ком земли и здоровую улитку в раковине, сама по себе перемещается по ровной, но расчерченной поверхности. Ею никто не управляет ни изнутри, ни тем более снаружи. Но так она устроена, что за счет собственного веса и выпуклостей и “впуклостей” медленно, в строго определенном ритме перекатывается. Как будто скрипит и поворачивается земная ось. Наблюдение за ней, за ее завораживающим движением вызывают всяческие философские мысли — о космосе, о вечном, об “улитке на склоне”. Впрочем, братьев Стругацких он не читал.
Но все-таки он лукавит, говоря о своей необразованности.
— Я рассматриваю точку на плоскости, вне ее, в первом объеме геометрии. Одна точка сама по себе не существует, как минимум должно быть четыре.
— А людей, ну, например, нас с вами, вы тоже рассматриваете как точки?
— Я вижу оживленную материю. Я проецирую геометрическое видение на все: на людей, на животных. То, что я делаю, гипотетически можно представить как четырехгранную пирамиду — тетраэдр. Одна грань — это цирк, то что вы видели, другая — монстрасьен (тот самый огромный механизм, что сам ползает по экспозиции). Еще фильм, который я хочу сделать, и, наконец, всемирный алфавит в микро- и макромире. Четвертая грань будет — след. Это соединение следов того, что я уже сделал.
У него в “Секрете” есть коронный финальный трюк, который завораживает и пугает публику. Из длинных досок, которые и в одиночку-то трудно носить, он строит немыслимую конструкцию. Она похожа одновременно на взбесившегося дикобраза, корабль, напоровшийся на айсберг, и нечто невообразимое. Строит, громоздит доску на доску и забирается наверх с угрозой рухнуть.
— А был случай, что вы все-таки упали?
— Один раз было, конструкция не выдержала, т.е. мысленно я сильно рискнул и оказался на грани падения, а конструкция чуть не разрушилась. Когда я чувствую, что улетаю в мыслях, я спускаюсь вниз и начинаю все заново. Повторяю, каждый раз этот трюк получается по-разному, и конструкция от этого выглядит по-разному. Я никогда не знаю, какой она в итоге получится и каким способом я ее буду строить.
— Вы работаете всегда в одиночку?
— Нет, раньше я работал с другими людьми. Но сейчас такая программа, что я один. Может быть, со временем снова вернусь в коллектив. Просто для меня, поймите, точка то, что представляет собой ансамбль.
— Вы уже несколько лет эксплуатируете одну программу. Кроме “Следов” появится новая?
— Сейчас я изобретаю нечто, что будет лежать в будущем.
— Мне уже страшно. Но последний вопрос не из будущего, а из настоящего: простите, кто вам каждое утро заплетает косу?
— Я сам…
Через год г-н Ле Гийерм вместе со своим “Цирком Иси” пожалует в Москву, на Чеховский фестиваль. Представляю себе, как Москва, видавшая виды, удивится и станет гадать: кто он — заезжий шарлатан или гений с тонкой косичкой?
