У Вероники Николаевны Бораш 74 собаки. Или 75. “Надо пересчитать, давно не считала, — говорит она. — Но с теми щенками, которые дома, точно не меньше восьмидесяти”.
Те щенки, которые дома, живут в пластмассовом ящике. Им по восемнадцать дней, они остались без матери, поэтому у них искусственное питание. Еще дома три кошки и черная такса с переломом копчика. Таксу подобрали на улице. Видимо, кто-то ногой двинул, вот и перелом, но сейчас вроде подживает, хотя ходит такса еще плохо и поскуливает.
На кухне в кресле лежит укутанная платками лохматая собачонка с несчастными глазами. Ее нашли у метро, тоже принесли сюда. У нее чумка, надо делать уколы, но этим занимается Лена, знакомая Вероники Николаевны. Собственно, она и нашла эту собачонку, но к себе забрать не могла, потому что у нее тоже дома собаки и к ним нельзя больную, заразятся. А у Вероники Николаевны собаки живут на улице — все, кроме таксы, но ей прививку сделали хорошую, поэтому не страшно.
“На улице” — это, конечно, не на улице, а на участке за забором. Живет Вероника Николаевна между Жулебином и Люберцами в двухэтажном старом доме, у нее там однокомнатная квартира, и к квартире еще прилагается участок под окном для возделывания, довольно большой. Там и сейчас остались кое-какие плодово-ягодные кусты и деревья, но цветы собаки давно вытоптали. На участке Вероника Николаевна построила несколько сарайчиков и вольеров. Рабочих нанимала за свои деньги. Сарайчики отапливаются, зимой там тепло, собаки спят на старых кроватях, матрасах, в “гнездах” из тряпок и одеял. Одна беда — тряпки они растаскивают, а матрасы рвут и раскидывают вату по всему участку. “Не успеваю убираться, — сердится хозяйка. — Рабочих рук не хватает. Я и так целый день кручусь только для собак, а для себя, для квартиры ничего не делаю. Времени нет”.
У Вероники Николаевны частный приют для собак. Создавался постепенно. “В начале 90-х было восемь собак, потом 18, потом за 20. Мне, наверно, на роду написано — спасать. Я с детства кого-то спасаю — то котят, то собак, то птиц. У меня только крокодила не было”.
Собак с улицы она сама берет крайне редко. Только если они в бедственном состоянии. Больных берет, беременных, задавленных машиной... А если их подкармливают, они здоровы, и есть какое-то логово, где они спят, — тогда, она считает, эти собаки в ее помощи не нуждаются.
В основном ей приводят собак люди, каким-то образом узнавшие о приюте. Приводят найденных собак или оказавшихся ненужными. Бывает, хозяева развелись, или уезжают, или умерли. Или люди нашли собаку, взяли домой, а она их покусала. Сейчас у нее черный терьер такой. Огромный, страшный, живет в отдельном вольере и на всех рычит. Также в отдельных вольерах живут два ротвейлера. У одного — заячья губа, передние зубы маленькие, черные, десна воспаленная. Но он все равно очень милый, и когда видит хозяйку, страшно радуется. “Буду лечить. Деньги нужны, операции дорогие, — вздыхает Вероника Николаевна. — А вот этот пес слепой, хотя совсем молодой еще. Говорят, им хрусталики вставляют, очень мне хочется ему такую операцию сделать...”
Когда собак приводят, Вероника Николаевна просит оставить деньги на их лечение и содержание. “Выше двух тысяч я не поднимаюсь. Обычно люди так благодарны, что удалось пристроить собаку. Обещают и потом приезжать, привозить деньги, но, конечно, почти никто уже никогда не приезжает”.
Вероника Николаевна на пенсии, на свои деньги ей содержать приют невозможно. От Московского общества защиты животных она никакой помощи не имеет, хотя бывали случаи, какие-то чиновницы от общества к ней ездили, выбивали под ее приют деньги, но она сама так ничего и не получила, а кто получил — неизвестно.
Ей помогают несколько женщин — почему-то несчастные собаки чаще трогают женщин, чем мужчин, — так вот эти женщины помогают, иногда привозят деньги, продукты, иногда что-то делают, вот окна помогли вставить. Еще есть ресторан, спонсор, раз в два месяца привозит корм, лекарства, крупы. Когда у Вероники Николаевны пожар на кухне случился, они ей плиту новую привезли поставили. “А недавно появилась помощница Оля, 21 год, учится на ветеринара, тоненькая, подрабатывает моделью, снимается для журналов. У нее джип “Шевроле”, она сразу сказала, если что — звоните в любое время. Мы с ней ездили подбирали беременную суку. Под машиной лежала, таз у нее был разбит. В лечебнице кесарево сделали, щенков вынули, но тромб оторвался, умерла, так жалко. Подбирали еще колли, инфаркт с отеком легких. Вчера тоже ездили в область щенка спасали... Был случай, стаффорд, ножевое ранение. Из колеи подняли кавказца, он лежал там четыре дня, отвезли в больницу, сделали рентген, а в нем пуля из пистолета Макарова. Лечили год, обошлось в десять тысяч рублей. ...Я таких собак беру, каких никто не возьмет. Они для меня страждущие. Я в глаза им смотрю и вижу, они ждут от нас помощи”.
Пытались помогать “Идущие вместе”, но от них вышло больше убытка, чем пользы. Пока Вероника Николаевна возила больную собаку усыплять, “идущие” у нее дома в это время устроили застолье, сломали телевизор и фотоаппарат. “Главный их, Василий, давал два месяца деньги, обещал еще дать на стерилизацию собак десять тысяч рублей, но пропал. Я звоню, но он от меня теперь бегает. Они хоть и от Администрации Президента, эти “идущие”, а положиться на них, выходит, нельзя”.
Собачьи приюты принято описывать с умилением — мол, ах, какие сердечные люди, как трогательно они заботятся о братьях наших меньших. Но Вероника Николаевна и ее питомцы никакого умиления не вызывают. Наоборот, видно, что все это “спасательство” стоит ей страшного напряжения. Собакам в приюте, конечно, в тысячу раз лучше, чем на улице, но все равно условия там очень далеки от идеальных. Постоянно чего-то не хватает, надо строить вольеры, надо кормить, надо лечить... И еще обязательно находятся доброжелатели, которые говорят, кривя рот: “У нас люди живут хуже, чем собаки, лучше бы им помогала, вон сколько больных и немощных...”
Но сострадание нельзя поделить между людьми и животными. Это неделимая субстанция. Или ему есть место в обществе, и тогда оно — для всех. Или ему нет там места, и тогда оно — ни для кого.
