Отделения Центра по примирению враждующих сторон в Сирии располагаются в Хомсе, Восточной Гуте, Дамаске, Афринской зоне. О том, что ему предстоит возглавить отделение «Запад» в Алеппо, майор Цебоев узнал за неделю до отъезда. По приезде ознакомился с обстановкой. В провинции Алеппо царили хаос и разруха. От многих домов остались лишь внешние стены.
— Кругом были гильзы, осколки от снарядов, битые кирпичи, стекла. По пыльным дорогам с нехитрым скарбом шли сирийские старики, женщины и дети, — делится воспоминаниями Сослан.
Майор уже видел войну, обстрелы и отчаяние людей, которые разом потеряли и близких, и кров. Это было в августе 2008-го, когда грузинские войска напали на Южную Осетию. По Цхинвалу тогда били «Грады», танки, минометы и гранатометы. Была применена тактика выжженной земли. Грузинам нужна была территория без осетин. Каждый житель республики тогда стал ополченцем. Агрессию помогли отразить подразделения российской 58-й армии.
Алеппо боевики также решили разрушить до основания. На кварталы с мирными жителями сыпались боеприпасы, сделанные из газовых баллонов. Установку, с помощью которой их запускали, боевики называли «Адским огнем».
— Это были самодельные ракеты. В кустарных условиях игиловцы (ИГИЛ — запрещенная в РФ террористическая организация. — «МК») начиняли баллоны из-под природного газа большим количеством взрывчатки и поражающих элементов — гвоздями, болтами, шурупами, шариками из подшипников, гильзами. Чтобы придать нужную траекторию полету, приваривали к металлической болванке хвостовик. Если такой «газовый баллон» попадал в дом, последствия были очень тяжелые.
Потом были найдены целые фабрики по производству этих боеприпасов. Там же боевики клепали и так называемые «джихад-мобили». Чтобы транспорт не расстреляли и смертник смог довезти его до цели, на машине броней накрывали как двигатель с радиатором, так и колеса.
При артобстрелах было разрушено большинство колодцев. И вместе с гуманитарной помощью отделение Сослана Цебоева привозило местным жителям цистерны с водой.
— Прежде чем выезжать в определенное село, вызывали главу населенного пункта, чтобы он показал нам дорогу, — рассказывает майор. — Проводили сначала рекогносцировку. Местные жители показывали, где могут быть мины. Мы вызывали саперов, разминировали. Также смотрели, как в селе живут люди, в чем нуждаются. А на следующий день уже отправлялась машина с грузом. Выезжало мое отделение плюс охрана — военная полиция.
«КамАЗ» с гуманитарной помощью сопровождали два бронеавтомобиля повышенной защищенности «Тайфун», два бронированных армейских вседорожника «Тигр».
— Нас встречали с радостью, нам доверяли, считали братьями. Были села, где люди к нашему приезду надевали нарядную одежду. Но были и совершенно нищие сельчане, которые всё потеряли в войну. У них не осталось даже обуви, и они ходили босиком. Случалось, люди по нескольку раз вставали в очередь, чтобы получить побольше хлеба, потому что у них дома совсем нечего было есть. Сразу дать им побольше продуктов мы не могли. У нас все было рассчитано. Мы выезжали, зная, что в населенном пункте живет, например, 300 семей, на это количество и брали запас рыбных и мясных консервов, риса, муки, хлеба, сахара, чая, детских товаров и медикаментов. Обязательно спрашивали у местных, есть ли у них больные, которые сами прийти не могут и нуждаются в помощи. Нам показывали такие дома.
Особенно Сослану Цебоеву запомнилась одна сирийская семья. Когда он зашел в полуразрушенную пристройку с коробкой с гуманитарной помощью, увидел на кровати пожилую женщину. Старушка ходить не могла, кое-как передвигалась на коленках. Ее сына не было дома, он работал, восстанавливал дом после бомбежки. Рядом с бабушкой лежал больной внук, который тоже не вставал. Соседи рассказали, что еще один ее 10-летний внук неделю назад подорвался на мине, когда пошел пасти баранов. Отступая, игиловцы оставляли много самодельных мин-ловушек.
— Даже из банки с краской боевики могли сделать мину, — рассказывает майор. — Самодельные взрывные устройства тщательно маскировали. Бывало, брали обычный фугас, обмазывали его гипсом, и его уже трудно было отличить от лежащего на обочине камня. А к этому «булыжнику» подходили два контакта, один был запитан на батарейку, второй — на красный детонационный шнур. Мы нашли несколько мин с датчиками, которые реагировали на движение. Человек мог просто пройти рядом и подорваться. Эти мины, видимо, долго простояли, и у них сели батарейки. Никто из местных жителей не пострадал.
Майора поразила одна история. Однажды отделение выехало в село на разминирование. Причем опасный объект обнаружили случайно, когда выезжали на рекогносцировку. О нем не сообщили ни глава села, ни местные жители.
— Заминированную школу нам показали сразу. Мы все корпуса обезвредили, вывезли оттуда неразорвавшиеся снаряды, — рассказывает Сослан. — Рядом со школой стояло здание, окна которого были заложены матрасами. Выяснилось, что оно все вкруговую заминировано. Около каждого подступа — самодельная мина. В этом доме находился штаб боевиков. У нас тогда своих саперов не было. Мы приглашали их из сирийской армии. Они разминировали дом снаружи, а внутрь заходить категорически отказались. Никакие уговоры не помогли. Саперы написали только на стене по-арабски слово «мины» и уехали. Удивительно, но и местные жители нам говорили, что не надо трогать это здание. Для них это место было проклятым.
«В авральном порядке пришлось расселять 200 беженцев»
К военной обстановке, по словам майора, привыкаешь быстро. Отделение «Запад» располагалось в здании, где ранее был экологический центр. Охрана состояла из солдат сирийской армии и нашей военной полиции.
— Это первое время летящие рядом снаряды не давали спать, — делится с нами Сослан Цебоев. — Но через месяц этот «аккомпанемент» уже становится обычным фоном. По звуку начинаешь понимать, летит это снаряд или «газовый баллон», и уже примерно знаешь, на каком расстоянии он упал, а также попал он в здание или взорвался на пустыре. У нас на крыше стояла охрана, все наблюдала, фиксировала, записывала. Потом мы проводили расчеты, пытаясь установить, откуда был обстрел. Чаще всего это были спонтанные выстрелы.
Многие из бойцов батальона военной полиции, которые охраняли отделение «Запад», были выходцами из мусульманских регионов Северного Кавказа, что облегчало взаимодействие с местными жителями.
— Это были нормальные ребята, которые многое уже повидали в жизни. Настоящие мужики, которые просто так панику поднимать не будут, — рассказывает Сослан Цебоев. — Бывало, поступала информация о том, что на нас планируется нападение, ставилась задача, они спокойно и уверенно действовали. Не было никакой паники и суеты.
Об охране, состоящей в основном из чеченских и ингушских военных полицейских, знали и боевики.
— Удивительно, но где бы мы ни появлялись с военной полицией, боевиков не было. При желании игиловцы могли сделать нам кучу пакостей. Нас каждый вечер обстреливали, но за шесть месяцев, что я был в Алеппо, ни один снаряд не попал в наше здание. Они взрывались в 30–40 метрах от нас. Прямой наводкой по нам не били. Хотя группы боевиков были раскиданы по всей провинции.
Родной городок Сослана Цебоева Дигора — в 52 километрах от Владикавказа. Его двоюродный дядя Станислав Марзоев служил в Афганистане в десантно-штурмовой бригаде. Выжил в афганской мясорубке, а погиб в 49 лет в Чечне. Это произошло в 2002 году. Он тогда был заместителем командующего 58-й армии. Их вертолет был сбит боевиками из зенитно-ракетного комплекса «Игла» недалеко от аэродрома Ханкала.
По стопам дяди Сослан в свое время и пошел в Новосибирское высшее командное училище. Курсантом стал в 2000 году. Армия в то время вела затяжную войну в Чечне. В военные училища выпускники школ шли неохотно. Но у Сослана сомнений не было: у них в роду издавна были военные.
После окончания училища попал служить в Дагестан. Но был отозван во Владикавказ, в отдельную роту охраны штаба 58-й армии требовался командир.
— Служил до 2009 года, все нравилось, но по семейным обстоятельствам, из-за болезни родителей, был вынужден уволиться из Вооруженных сил, — рассказывает майор. — Занимался бизнесом. Но все чаще вспоминал ребят-сослуживцев, скучал по четким, понятным правилам, армейскому духу. И в 2014 году восстановился в Вооруженных силах. Пошел служить в родное Новосибирское училище командиром взвода. Потом стал командиром роты. Будучи заместителем начальника специального факультета, отправился в командировку в Сирию.
В «горячей точке» Сослану Цебоеву пригодился боевой и жизненный опыт. Помимо доставки гуманитарной помощи отделению «Запад» пришлось заниматься и расселением беженцев. Одна из операций запомнилась майору особо.
— Однажды мы вывозили беженцев, в срочном порядке была перекрыта дорога в то село, куда мы должны были их доставить. Появилась информация, что боевики собираются дорогу обстрелять. А мы с беженцами уже проехали 50 километров, назад возвращаться нельзя. Пришлось расселять их в первом же попавшемся селе. Очень непросто было найти кров для 200 человек. В авральном порядке мы подыскивали им дома, потом подвозили продовольствие. Детей-сирот определяли в «мухабарат» (официально — главный орган военной разведки Сирии, на деле — общее название многочисленных сирийских спецслужб, в том числе и полиции. — Авт.), чтобы им подыскали семью.
«У некоторых из сдавшихся боевиков была обожжена борода»
Развязанная террористическая война перемолола много судеб. Десятки тысяч стали инвалидами и нуждались в помощи врачей. Вместе с конвоем с гуманитарной помощью в села приезжали и российские медики. В развернутый полевой медпункт тут же выстраивались очереди.
— К нам приносили совершенно обессилевших детей, пострадавших от мин, раненных снайперами, порой с гангреной. Наши медики оказывали первую медицинскую помощь, — рассказывает Сослан Цебоев. — Потом мы искали гражданские машины, просили главу села помочь отвезти детей в госпиталь. Объясняли, что еще день-два — и будет поздно, могут умереть. Многим ребятишкам таким образом спасли жизнь.
Российским военным из Центра по примирению враждующих сторон помогали местные переводчики.
— Это в основном были сирийцы, которые когда-то учились в наших вузах. У нас их было четверо. Кто-то оканчивал в России военное училище, кто-то университет. Мне особенно запомнился один из них, Нудзар. Он был уже в возрасте, очень мудрый человек, интеллектуал, всегда опрятно одетый, очень вежливый. Он отлично говорил на русском, с восторгом вспоминал годы учебы в Союзе. Рассказывал о мирной жизни в родном цветущем сирийском городке до тех пор, пока туда не пришла война. На всех выездах Нудзар нам здорово помогал.
Все усилия Центра по примирению были направлены на то, чтобы положить конец разрушительной войне. Когда спрашиваю Сослана о наиболее сложной операции, он не задумываясь говорит: «Когда с неподконтрольной правительству территории выводили сдавшихся участников бандформирований».
Этому предшествовали переговоры со старейшинами и лидерами вооруженных формирований, которые контролировали северную часть провинции Алеппо.
— В результате нашлись люди, которые захотели сдаться. Они видели, что жизнь в Сирии возвращается в мирное русло, что все больше населенных пунктов подписывают соглашение о примирении. Собирали их по 50–60 человек, в результате линию разграничения перешли 198 участников группировок. Мы их окружили с охраной. Выводили по одному, проверяли каждого с металлоискателем. После сажали в автобусы и вывозили.
По его словам, многие из сдавшихся были ранены, шли с костылями, хромали. На первый взгляд они ничем не отличались от обычных мирных жителей. Все были одеты в обычные длинные, до щиколоток, рубахи, шаровары, безрукавки, опоясаны цветными матерчатыми поясами. И вели себя как обычные люди. Многие утверждали, что просто не успели вовремя убежать и остались на территориях, захваченных боевиками. Кто-то говорил, что был врачом, кого-то силой заставили работать у боевиков поваром. Крестьяне говорили, что не могли оставить посевы и хозяйство. У всех были большие семьи. А всю продукцию у них потом боевики отбирали.
— Видно было, что некоторые сбрили бороды. На подбородке и шее у них отсутствовал загар. Были и те, у кого была явно обожжена борода. Когда человек долго и непрерывно стреляет из автомата, ствол сильно нагревается, и борода, прижатая к нему, оплавляется. Таких сразу нашли человека три.
Все сдавшиеся утверждали, что у них не было намерения воевать против своей страны, что они никого не убивали и не причастны ни к одному из терактов.
— По каждому из них решение принимали органы «мухабарата», — говорит майор. — Многих ждала амнистия, а кто-то мог попасть в тюрьму.
Новый, 2018-й год Сослан Цебоев планировал встретить дома, но пришлось задержаться в Сирии.
— Срок моей командировки закончился, я дождался замены, 27 декабря должен был уезжать домой. Но перед Новым годом все вылеты отменили. Раз остались, решили с сослуживцами устроить настоящий праздник. Как раз пришла гуманитарная помощь с новогодними сладкими подарками. Мы раздали конфеты и печенье сирийским детям. С Дедом Морозом и Снегурочкой отправились в детскую онкологическую больницу. Роль Снегурочки сыграла дочка переводчицы с Украины. У этой русской женщины боевики убили мужа-сирийца. Она хорошо знала арабский язык и стала нам помогать переводить.
В отделении «Запад» поставили елку. Купили игрушки, чтобы нарядить лесную красавицу. Накрыли праздничный стол. Вот только при встрече Нового года пришлось тогда обойтись без шампанского. В боевом подразделении сухой закон.
На память о той командировке в «горячую точку» у Сослана Цебоева остались рисунки сирийских детей.
— С собой в Сирию захватил два десятка матрешек. Потом и сослуживцев, кто отправлялся к нам в командировку, просил привезти красочных деревянных кукол. Раздавал матрешки обездоленным детям в разрушенных селах и городах. Они в знак благодарности приносили рисунки. Причем многие из них были выполнены на оберточной бумаге и конвертах. Для меня они стали реликвией.
За операцию в Сирии Сослан Цебоев был представлен к госнаграде. Сейчас он учится в Общевойсковой академии Вооруженных сил РФ имени Фрунзе.
