Как такое может быть в принципе? Может, дело в том, что наши современные социологи по примеру советских статистиков выдают публике не ту картину, которая есть, а ту, которая должна быть по мнению начальства? Объяснение не проходит. Из тройки ведущих российских социологических центров только две организации — ВЦИОМ и фонд «Общественное мнение» — можно с известными оговорками назвать пропутинскими. Последний член этой тройки — «Левада-Центр» — управляется людьми, настроенными по отношению к Путину резко отрицательно. Но показатели уровня общественной поддержки ВВП примерно одинаковы у всех трех контор.
Может быть, тогда разгадка вот в чем: в условиях существования в России жесткой вертикали власти простые обыватели опасаются рассказывать звонящему им по телефону незнакомому дяде правду о своем отношении к президенту? Это объяснение тоже не проходит. «Мы, естественно, не уверены, что все рассказывающие о своем позитивном отношении к Путину люди с нами откровенны, — заявил мне генеральный директор ВЦИОМ Валерий Федоров. — Поэтому мы их «тестируем» разными хитрыми способами: с помощью, казалось бы, не относящихся к делу отвлеченных вопросов выясняем, правду ли они нам говорят или нет».
Нет, рост путинского рейтинга в условиях экономического кризиса — это не выдумка пропагандистов. Это реальность. Но какова природа этой изумительной реальности? И в течение какого еще отрезка времени Путин может быть уверен в наличии у него такой мощной «подушки безопасности»?
Крымский эффект: закулисная механика
«Америка — это большой дружелюбный пес в очень маленькой комнате. Каждый раз, когда этот пес виляет хвостом, он переворачивает кресло» — такой «крик души» вырвался некогда у знаменитого британского историка ХХ века Арнольда Тойнби. Отношение Америки к Владимиру Путину уже давно сложно назвать дружелюбным. С точки зрения янки, Президент РФ является концентрированным воплощением всего неправильного, что существует сейчас на международной арене. Но действие «закона непредвиденных последствий» никто пока в политике не отменил. Желая добиться прямо противоположного эффекта, американцы создали стартовые условия для скачка и поддержания на высоком уровне рейтинга ВВП.
В январе 2014 года уровень общественного одобрения деятельности Путина, согласно опросу «Левада-Центра», находился в состоянии, который можно охарактеризовать как «великолепная стагнация». С одной стороны, рейтинг в 65% — это более чем достаточно для эффективного управления страной и сохранения своего доминирования в политической сфере. С другой стороны, в январе 2008 года тот же самый показатель составлял 86%. За этим последовало четыре года медленного снижения путинского рейтинга. И, наконец, в январе 2012 года рейтинг ВВП стабилизировался на уровне в 65% — стабилизировался и перестал совершать особо резкие скачки.
Моя интерпретация этих цифр такова. Население страны слишком привыкло к Владимиру Путину — привыкло и перестало ожидать от него прорывных свершений. И мне кажется, что развернуть этот процесс вспять, используя одни только привычные политтехнологические методы, было невозможно. Требовался Поступок — именно так, с большой буквы. А условий для совершения такого поступка не было. Однако уже в следующем месяце такие условия появились. Америка дала «зеленый свет» государственному перевороту на Украине. А это, в свою очередь, привело к возвращению Крыма в состав России и резкому взлету путинского рейтинга.
Все это хорошо известно и понятно. Непонятно, как уже было сказано выше, другое: почему рейтинг Путина не падает? Ведь вызванный воссоединением Крыма с РФ общенациональный эмоциональный подъем давно остался в прошлом. Население теперь думает не о Крыме, а о собственных кошельках и о собственном будущем. Как подтвердил мне руководитель ВЦИОМ Валерий Федоров, «в России радикально поменялась повестка дня. На рубеже августа-сентября 2015-го произошло переключение внимания общества с внешних угроз на внутренние угрозы».
Я объясняю этот феномен так: крымский эффект никуда не исчез. Крымский эффект стал несравненно менее заметным — или, если быть более точным, практически незаметным. Крымский эффект радикально поменял свою форму и природу. Но он по-прежнему с нами. Он по-прежнему определяет умонастроение людей. И произошло это, с моей точки зрения, вот почему: крымский эффект — это нечто случайное и изолированное. Крымский эффект — это лишь часть несравненно более широкого явления, которое зародилось еще на стыке горбачевской и ельцинской эпох.
14 января 2014 года — в момент, когда «колесики» поддерживаемого Вашингтоном ползучего государственного переворота на Украине уже крутились вовсю, — в книжных магазинах Америки появились свежеизданные мемуары бывшего директора ЦРУ и бывшего министра обороны США Роберта Гейтса. По отношению к нашей стране Гейтс всегда занимал позицию ястреба. Но вот какие строки можно найти в этой его книге.
«Начиная с 1993 года Запад, и особенно США, самым серьезным образом недооценивали размах унижения России, вызванного сначала проигрышем «холодной войны», а затем роспуском Советского Союза… Высокомерие американских правительственных чиновников, ученых, бизнесменов и политиков, рассказывавших русским о том, как им следует вести себя в своих внутренних и международных делах... привело к возникновению глубокого и долгосрочного возмущения и чувства горечи... Получение согласия Горбачева на вхождение объединенной Германии в состав НАТО было огромным достижением.
Но действовать так скоро после коллапса Советского Союза для того, чтобы включить столь многие из прежде подчиненных ему государств в состав НАТО, — это было ошибкой. Быстрое вхождение балтийских государств, Польши, Чехословакии и Венгрии было правильным решением. Но после этого, я считаю, процесс должен был быть замедлен. Американское соглашение с правительствами Болгарии и Румынии о ротации войск на базах в этих странах было ненужной провокацией... Мы в основном игнорировали долгие исторические связи России и Сербии. Ну а попытки ввести в состав НАТО Грузию и Украину были реальным «переигрыванием». Корни Российской империи уходят в Киев девятого века. Так что это было особо монументальной провокацией».
Попытки ответить на то, что Гейтс охарактеризовал как «ненужные провокации», Россия предпринимала еще задолго до крымского кризиса 2014 года. После американских бомбардировок Сербии в 1999 году премьер Евгений Примаков развернул свой самолет над Атлантикой, вызвав восторг со стороны одной части российского общества и потоки грязи со стороны другой. В 2008 году попытка американского любимца Михаила Саакашвили играючи проглотить Южную Осетию натолкнулась на бронированный российский кулак.
Однако Америка упорно отказывалась серьезно относиться к «намекам», которые ей делались. Путин воспринимался как вечно обиженный лидер не имеющего права голоса государства — политик, который сначала «для порядка» громко возмущается, но потом молча принимает «неизбежное». Вот, например, как тот же самый Роберт Гейтс описал свою реакцию на знаменитую мюнхенскую речь Путина 2007-го — ту самую речь, которая с высоты прожитых с тех пор лет воспринимается как открытое «предупреждение о намерениях»: «Я решил использовать юмор как оружие!»
И действительно, ответная речь министра обороны США на той же самой Мюнхенской конференции была переполнена шуточками в адрес России и ее президента. В Америке не поняли: с точки зрения Москвы, время для «юмора» в отношениях стремительно уходит. Столкнувшись с тем, что сам Роберт Гейтс назвал уже даже не «ненужной», а «монументальной провокацией», Владимир Путин перестал себя сдерживать. Тугая тетива, которая натягивалась в течение многих лет, распрямилась.
Реакция российского общества на такое эпохальное событие, разумеется, не могла ограничиться кратковременной эйфорией. В стране произошла самая настоящая «революция сознания». Как граждане РФ в своей массе воспринимали Россию до марта 2014 года? Как государство, которое собственные же лидеры «сдали без боя». Как побежденное государство, вынужденное терпеть панибратские и высокомерные похлопывания «победителей» по своему плечу. Крым сломал эту схему. И первоначально это не могло не вызвать вспышки бурной радости.
Но мне кажется, что с самого первого дня эта радость была многослойной. С самого первого дня за внешним «слоем» эмоционального воодушевления скрывался «слой» трезвого понимания: за подобные решительные действия обязательно придется заплатить — и заплатить дорого. Уверен, что именно здесь кроется причина того, что основная часть населения «не обиделась» на Путина за масштабные экономические трудности, которые сейчас обрушились на страну. Эти трудности изначально воспринимались как нечто ожидаемое и неизбежное, как «тяготы военного времени», если хотите.
А на кого принято «обижаться» «за тяготы военного времени» — на лидеров своей страны или на «оппонентов» своего государства? Вопрос, как говорится, риторический. Согласно американским расчетам, массированное внешнее давление должно было раздавить политическую карьеру Владимира Путина, сделать ВВП объектом лютой ненависти в собственной стране. Если брать ситуацию в целом по стране, то внешнее давление привело к прямо противоположному эффекту: власть Путина только укрепилась. «Международная напряженность — это сейчас железобетонная защита рейтинга президента, — объяснил мне этот эффект Валерий Федоров. — Путин воспринимается как капитан, ведущий государственный корабль через зону шторма».
Однако нынешний высокий президентский рейтинг не должен восприниматься властью как своего рода индульгенция, как мандат на принятие любых решений. Высокий уровень доверия к Путину — это в чистом виде политический капитал. А сохранение капитала, как известно, зависит от того, тратится ли он с умом или нет.
Дыхание урагана
«Сегодня мы ближе к окончательной победе над бедностью в Америке, чем когда-либо в истории страны... Уже не далек тот день, когда бедность с божьей помощью будет окончательно изгнана с нашей земли» — когда в 1928 году кандидат в президенты США от Республиканской партии Герберт Гувер дал это изумительное обещание, никто не счел это пустым хвастовством. Гувер был известен как человек, который не бросает слов на ветер, как выдающийся администратор, с блеском решающий, казалось бы, невыполнимые задачи.
Сразу после начала Первой мировой войны в 1914 году Герберт Гувер стал ответственным за доставку американской продовольственной помощи в Европу. Если бы не Гувер, работавший по 14 часов в сутки, то, например, все население Бельгии могло бы умереть с голоду. Были моменты, когда возглавляемая Гувером организация была единственным источником питания для девяти с половиной миллионов пострадавших от войны гражданских лиц в Европе. Когда три года спустя США вступили в войну, Гувер стал «главным снабженцем» теперь уже своего государства. Благодаря его усилиям Америке удалось избежать введения системы рационирования.
Во время чудовищного голода 1921–1922 годов в советской России Герберт Гувер спас от страшной смерти несметное количество наших соотечественников. Отвергнув обвинения в «помощи большевизму» с помощью хлесткой фразы — «20 миллионов человек голодают. Какую бы политическую идеологию они ни исповедовали, они будут накормлены!», — Гувер добился масштабных поставок продовольствия в нашу страну.
Как многолетний американский министр торговли, Герберт Гувер осуществил множество крайне полезных для страны реформ. Но, когда его с триумфом избрали президентом США, все изменилось. Спустя считаные месяцы после прихода Гувера в Белый дом Америку накрыла волна Великой экономической депрессии. И президент Гувер ничего не смог с этим поделать. Что бы он ни предпринимал, дела в американской экономике шли все хуже и хуже. Когда в 1933 году, после унизительного проигрыша на новых выборах, Гувер покидал пост президента США, он был одним из самых ненавидимых людей в Америке.
Владимиру Путину подобная участь точно не грозит. Нынешний экономический кризис — не первый, который ВВП переживает в качестве формального или неформального первого лица страны, — и, как я подозреваю, скорее всего, не последний. В отличие от большинства политиков Путин не боится кризисов. Скорее, наоборот, в самые опасные и рискованные моменты у ВВП словно «вырастают крылья»: он демонстрирует дополнительный драйв. Но это вовсе не означает, что система российской власти сможет пережить нынешние экономические неурядицы без потерь. Пока рейтинг президентского доверия возвышается, словно исполинская скала посреди бурного моря, другие элементы вертикали власти уже вовсю ощущают «дыхание урагана».
«Рейтинги региональных руководителей ощутимо падают. Особенно это касается богатых территорий — недавних «чемпионов страны» по темпам экономического роста и по уровню и качеству жизни. Теперь по этим регионам ударило сокращение внутреннего спроса. И они сейчас «стоят враскоряку» — так, по оценке Валерия Федорова, выглядит положение дел на местном уровне. Серьезные проблемы Валерий Федоров видит и в сфере федеральной политики: «Предстоящие парламентские выборы будут «игрой в одни ворота». В атмосфере негативных ожиданий и отсутствия уверенности все будут дружно и громко ругать правительство. Кабинет министров и «Единая Россия» — это две «главные мишени» экономического кризиса».
Употреблять по отношению к «Единой России» термин «мишень» — это, наверное, излишне категорично. По мнению нескольких экспертов, с которыми я консультировался, основная «партия власти» пока имеет все шансы показать на предстоящих думских выборах вполне приличный результат. В ее пользу, например, с очень большой долей вероятности сыграет возвращение к системе выборов по одномандатным округам. Это по партийному списку можно избраться, не обладая реальным авторитетом среди населения какого-нибудь региона. В одномандатном округе такой трюк не сработает. А так уж пока устроена Россия: авторитетные в данной конкретной местности люди обычно встроены в систему власти.
Конечно, среди новых депутатов-одномандатников обязательно будут формальные или реальные оппоненты Кремля: особенно это касается коммунистов и иных носителей левых взглядов. Но в целом у власти достаточно политических инструментов для того, чтобы не беспокоиться о думцах-одномандатниках. Не так уж плохо выглядят перспективы «партии власти» и в отношении выборов по партийным спискам. Здесь у Кремля тоже есть эффективные политические инструменты. Ожидается, что все это в совокупности даст следующий результат: большинство в новой Госдуме будет по-прежнему абсолютно лояльно нынешнему высшему руководству России.
Однако означает ли выборная победа автоматическое исчезновение экономических проблем? Разумеется, нет. Даже сама подобная постановка вопроса абсолютно абсурдна. Обновив на выборах свой мандат, власти — читай, Владимиру Путину — придется принимать тяжелые решения. И принимать их придется в условиях полного отсутствия безболезненных вариантов или даже просто готовых рецептов.
Возьмем, например, тему бюджетных взаимоотношений между федеральным центром и регионами. Любой эксперт или региональный чиновник вам непременно объяснит: «финансовая вертикаль» сейчас очень сильно перекошена в сторону центра, «наложившего лапу» на самые важные источники налоговых поступлений. Но является ли решением проблемы радикальная финансовая децентрализация? Совсем не факт.
«Финансовая децентрализация запросто может привести к раздробленности региональных элит, — сказал мне известный российский эксперт Евгений Гонтмахер. — Сейчас все региональные руководители находятся на «коротком поводке» у федерального центра. Но если эта ситуация изменится, то могут вернуться времена «раннего Строева» — период, когда губернаторы, заседавшие в Совете Федерации под началом спикера Егора Строева, плевать хотели на федеральный центр».
Допустим, что «политической крамолы» в губернаторском корпусе Путин не допустит при любых обстоятельствах — не такой у него «стиль руководства». Но как, например, быть с риском «дробления» единого российского экономического пространства? А такой риск неизбежно возникнет, если федеральный центр пойдет навстречу слезным мольбам губернаторов и резко расширит их права в плане введения разнообразных региональных сборов и поборов.
Однако если просто ответить на эти мольбы воевод твердым «нет», то они тогда непременно скажут: «Дайте тогда сами нам денег! У нас же региональные социальные обязательства перед населением! За счет чего мы их будем финансировать?» И упрекнуть губернаторов в «нелогичной постановке вопроса» у федерального центра в таком случае не получится. Упрекнуть не получится — и «дать денег» тоже не получится. У федерального центра «лишних денег» тоже нет.
Еще одна любимая «мантра» всевозможных экспертов и комментаторов — «острая, давно назревшая и перезревшая необходимость структурных экономических реформ». При этом сам термин «структурные экономические реформы», как правило, предусмотрительно не расшифровывается. А я вот попросил Евгения Гонтмахера его расшифровать. И вот какое обескураживающее заявление я услышал в ответ.
«Если дать «зеленый свет» либеральным экономическим реформам, то простому населению страны это может очень сильно не понравиться. Направленные на «осовременивание» российской экономики структурные реформы неизбежно приведут к массовому сокращению «неэффективных» рабочих мест. Если при этом не предпринять удачных мер по оживлению инвестиционного климата в стране, то может образоваться «кассовый разрыв». Старые «неэффективные» рабочие места будут уже ликвидированы, а новые «эффективные» рабочие места еще не будут созданы. Это может вылиться в повторение 90-х годов, во вторую «шоковую терапию».
Ну что, разговоры про «острую необходимость структурных экономических реформ» теперь воспринимаются несколько по-иному, не правда ли? Но ведь ничего не делать с нынешней откровенно не самой эффективной и современной структурой российской экономики — это тоже не выход! Но где же тогда выход? Неужели страна упирается в замкнутый круг?
Я убежден, что нет. Каждая «неразрешимая» общенациональная проблема на самом деле имеет свое решение. Нужно только это решение нащупать. И, мне кажется, что это должно стать главным внутриполитическим содержанием остатка нынешнего президентского срока Владимира Путина. И то обстоятельство, что за подобное «нащупывание» Путину неизбежно придется расплатиться частью своего нынешнего сверхвысокого рейтинга доверия, не должно ничего изменить.
«Даже если рейтинг Владимира Путина упадет на треть и окажется где-нибудь в районе 60%, такой уровень общественной поддержки все равно следует считать очень высоким», — сказал мне Валерий Федоров. Полностью согласен с такой точкой зрения. Но вот что именно из нее вытекает?
То, что ВВП должен принимать решения о путях дальнейшего развития страны, не задумываясь о том, как они скажутся на его рейтинге? Конечно же, нет. Во-первых, требовать от политика подобного поведения — это как минимум противоестественно. Во-вторых, мы не должны забывать о том, что Россия — это пока страна с очень слабо развитыми политическими институтами. А раз это так, то высокий уровень общественной поддержки главы государства нельзя считать только его личным политическим ресурсом. Одновременно это еще и политический ресурс, принадлежащий всей стране — ее страховочный механизм от того типа общественных потрясений, что является и ненужным, и вредным.
Однако бережное отношение к высокому уровню своей общественной поддержки не означает, что Путин во внутренней политике не имеет права идти на риск. Оно означает прямо противоположное: если фундаментальные интересы страны того требуют, президент не просто имеет право — он обязан принимать рискованные решения.
В сфере внешней политики Путин сумел совершить Поступок, прорыв на принципиально новый уровень. Теперь от него требуется сделать то же самое в сфере внутренней политики, в сфере экономики. Не знаю, как ВВП планирует этого добиться и получится ли у него осуществить задуманное. Но задача, которую перед Президентом РФ поставила сама жизнь, сегодня выглядит именно так.
