Мы сели за углом в бистро со смешным названием «Между дружками». И хотя артист просит только стаканчик розового, стол тут же зарастает всевозможными маленькими закусками из кальмаровых колец, крабовых палочек. Оливки — само собой. Он делает глоток вина, говорит официанту «bien» — и тот с готовностью доливает стакан.
— Замечательный спектакль. Но знаете, месье, что меня поразило с самого начала?
— Что? Вам правда понравилось?
— Да, но меня удивил ваш голос: он не такой высокий, как на экране, когда вас дублируют.
— Не знаю, у меня довольно низкий голос, почти бас (делает бас. — М.Р.). Правда, я никогда не слышал, как меня озвучивают у вас. Кстати, то же самое было когда-то и с американскими комиками: там считали — раз комик, то голос должен быть более высокий. А я не комикую. Я искренне играю, я не делаю комического персонажа, такого нелепого идиота. Я играю такого, какой я есть.
— Кстати, кто первым придумал для вас этот образ: высокий блондин с длинными, вьющимися, как у пуделя, волосами, подпрыгивающей походкой?
— Мы будем говорить о содержании персонажа или о волосах?..
На меня смотрят серьезные светло-голубые глаза.
— Я мог бы быть не блондином, а брюнетом, а персонаж оставался бы все тот же. И потом, я уже не блондин, и волосы не вьются, а вместе с тем все продолжает получаться. А про остальное я могу сказать, как в своем спектакле: руку к образу блондина приложил режиссер Ив Робер. Это он мне сказал: «Ты не актер, ты — персонаж».
— А это не задело вашего актерского самолюбия?
— Да нет. Я до сих пор продолжаю думать, что я не актер, а персонаж.
Только персонажей своих я играю в манере, близкой только мне. Перевод играет очень важную роль. Два с половиной года назад я был с большими гастролями в России. Играл свой спектакль в разных городах, в залах на 1500 зрителей. Все хорошо было организовано, и девушка-переводчик, очень милая, говорила по-французски так, как я. Я вам скажу, что важно в работе с переводами, с титрами. Чтобы они совпадали с моим текстом — ни раньше, ни позже. И я, когда два с половиной года назад ехал в Россию, боялся: а будут ли смеяться так же, как во Франции. Оказалось, что у вас даже были города, где дух спектакля передавался лучше, чем во Франции. Вот здесь, в Авиньоне, у меня в зале 200 человек, они смеются. А представляете, когда в зале 15 сотен? Больше шума получается.
А вот другой случай — мы выступали в Нью-Йорке. Продюсером была русская женщина, и я должен был работать для российской публики, живущей в Нью-Йорке. На спектакле были только русские — не американцы, не французы, но... Переводчица на титрах пришла перед спектаклем, времени у нее пройти текст со мной не было, и в результате она отправляла титры раньше, позже, иногда вообще не отправляла. И тут я понял, что в России успех был потому, что там все было суперорганизовано.
— Вы провалились?
— Да нет, но спектакль не имел такого успеха.
— В спектакле «Пьер Ришар 111» много времени уделено вашему другу и партнеру Жерару Депардье. А он-то видел спектакль?
— Его во Франции никогда нет. Он ведь у вас теперь!
— Интересно, как вы относитесь к тому, что он стал гражданином России?
— Мой Жерар — тот Жерар, о котором я рассказываю в своем спектакле. Сегодняшний Жерар — он уже не мой. Вообще я отказываюсь говорить о нем, потому что у Жерара есть такое качество — он персонаж вне норм. Вне норм в хорошем, вне норм в плохом — во всем. И поэтому человека, который вне нормы, нельзя судить как нормального человека. Меня часто спрашивают: «Почему он уехал? Почему сделал это?..» Не хочу комментировать.
— Вы с ним поссорились? Больше не друзья?
— Я его обожаю. Но теперь он ускользает от всех.
— В спектакле вы о нем рассказываете такое, что ему вряд ли бы понравилось. Например, как вы выпивали на съемках.
— Нет, что вы!!! Когда я смеюсь над Жераром — это мое проявление нежности к нему. Это всегда добрый взгляд, и я уверен: если бы он увидел спектакль, он бы много смеялся. А потом, все, что я рассказываю, — это правда. Может, он в Москве придет на мой спектакль? Мне сказали, что спектакль, может быть, поедет в Россию.
— Ну, или вам придется со спектаклем отправиться в Мордовию или в Чечню, где ему подарили квартиры…
— Жерара очень интересуют деньги. Хотя у него их, в общем, немало. Я хотел бы, чтобы то, что говорю про Жерара, не выглядело как критика. И давайте о нем не будем.
— Давайте. Комизм — редкий дар. Хочу спросить: комик легче, проще смотрит на жизнь, на проблемы?
— Не знаю... наверное, сложнее. Или, может быть, больше у нас напряжения. Как это объяснить? Если комик перестает смешить, ему сразу становится плохо. Рассказывать смешную историю, которая никого не смешит, — это, знаете… ужасно! Сколько радости приносит мне спектакль, когда я слышу смех в зале! Но при этом мне ближе и дороже, когда кто-то после спектакля подходит и говорит: «Знаете, а меня так взволновал ваш спектакль!..» И это, может быть, более ценно, чем просто смех.
— А был хоть один случай в вашей жизни, что у вас не получилось рассмешить публику?
— Никогда. Никогда!!! Потому я и помню ту историю в Нью-Йорке, хотя там была только техническая проблема.
— Ваша семья, которая в свое время, мягко говоря, не одобрила ваши актерские опыты, и даже были прерваны все отношения, теперь гордится вами?
— Все наладилось после первого же успеха. Но это не я от них тогда отказался.
— В связи с этим вы и взяли псевдоним Пьер Ришар? У вас же очень серьезное имя — Пьер Морис Леопольд Дефей. Извините, если что-то напутала.
— Да нет, Пьер Ришар — это мое имя. Как Евгений, Саша (делает ударение на последнем слоге). И Ришар — это не фамилия. В семье меня не называют Пьер. Для них я Пьер Ришар. Мама мне говорила: «Пьер Ришар, ты хочешь сыру еще?..» Когда я пошел в актеры и возникли сложности в семье, фамилия на время отпала. Осталось имя — Пьер Ришар.
— Вы продолжаете жить на своей знаменитой барже в Париже?
— Нет, уже 20 лет не живу. Я 13 лет там прожил, и всем это очень нравилось. Но теперь живу как все.
— Почему?
— Просто захотелось что-то изменить. У меня жена-бразильянка, и я не хотел оставаться в одном месте. Надо меняться. Есть такая известная французская песня: «изменить душу, тело, изменить декорацию». Вот декорацию в виде баржи я изменил.
— Несколько лет назад вы снимались в России. Сейчас есть предложения?
— Я снимался и в России, и в Грузии. Съемки были интересные, но фильмов я не видел. Это непростой вопрос: я ведь не могу играть русского в русском фильме — люди не поверят мне. Поэтому русский режиссер должен найти какую-то французскую историю, то есть о французе, который живет в России. Может, я Депардье могу сыграть?..
— Заметьте, что вы сами вспомнили о Депардье. А в театре много сейчас играете?
— Да, я работаю много в театре, но, думаю, скоро с этим буду завязывать. Очень тяжело, утомительно: спектакль заканчивается, а я продолжаю жить его жизнью. Но у меня сейчас в работе два фильма, и к тому же кино у меня отнимает меньше сил. Ведь мне не 54 года или не 67, как я говорю на спектакле. Даже если я на второй год себя оставил…
Пьеру Ришару в середине августа исполнится 79. Выглядит лет на 15 моложе. Ведет активную жизнь, но не изменяет привычкам. В середине дня — обязательно бассейн, и всегда много людей вокруг. Поэтому в Авиньоне он не живет в отеле, а снял неподалеку от города большой дом, куда приезжают дети и теперь уже дети детей, многочисленные друзья.
— Знаете, мне тут сказали, что, может быть, мой спектакль поедет в Россию. Я рад: меня там знают, я очень популярен. И это не просто благодарность зрителей, но чувствую, что они ко мне имеют любовь.
